Припомнилось ему недавнее посещение одного из колхозов. Пригласили его после совещания по поставке сельскохозяйственных продуктов на фронт в клубе посмотреть художественную самодеятельность. Позади многочасовая тяжелейшая уборка картофеля в поле, а в клубе полно народу, как на посиделках. И удалые частушки с полутёмной сцены.
Парнишка лет пятнадцати в тельняшке и бескозырке, которые, как тут же довели до сведения Николая Михайловича, ему выслал с фронта моряк-тихоокеанец, друг отца, погибшего при обороне Москвы с наставлением. Последними словами его была просьба: «Жене передай мой прощальный привет, а сыну отдай бескозырку!». Он декламировал, срывая голос:
Из колодца вода льётся.
Вода – чистый леденец!
Красна Армия дерётся.
Значит, Гитлеру – конец!
А девчушка того же возраста, в подпоясанном сарафане, видимо бабушкином, подбоченясь и грозя кулачком, выводила задиристо:
Ох, япошка, ты какой,
Лезешь к нам ты головой.
Лезь-то, лезь да, милый мой,
Посчитаются с тобой.
Вот с этих, в деревне родившихся частушек, и начну, а то и закончу.
От творческого свершения его оторвала внезапная посетительница. Она ворвалась в кабинет без приглашения. Это была директриса детского дома сирот Владивостока. Он уже сталкивался с ней. Вечно она была недовольна чем-то, всё ссылая на плохое внимание к сиротам. А к кому сейчас особое внимание? Если подумать, все сироты.
Но сейчас красивое лицо её негодовало. Она с порога сорвалась на крик:
- Своих детей вывезти из города надумали, а про моих забыли? У меня их более тысячи. Я жаловаться буду! Товарищу Сталину напишу. Он это так не оставит. Это же дети! Наше будущее. Цветы жизни… Вы что, не слышали о призыве морского офицера товарища Безносикова? Он, между прочим, говорил, что детей, лишившихся родителей, мы, приморцы, согреем отцовской заботой и материнской лаской. А что получается? Партия куда смотрит? Говорим одно, а делаем другое. Бросаем детей на произвол судьбы. Ведь у нас во Владивостоке уже более тысячи сирот, и что прикажете мне с ними делать? Товарищу Сталину телеграммы шлёте насчёт своих… Как можно?
Ну, что тут скажешь? Николай Михайлович смотрел на неё растеряно. И о телеграммах знает. Ему показалось, что его разоблачили в чём-то недозволенном порядочному человеку, а члену партии, тем более. Чувство небывалой неловкости охватило его. «Видела бы меня сейчас Наталья», - почему-то подумал он. И спохватился:
- Да вы садитесь. Попробуем спокойно разобраться.
Она села и, будто оправдываясь, протянула:
- Вы извините, Николай Михайлович, у вас и поважней работы хватает, но не за себя прошу…
- Да вас благодарить надо, - сказал он.
- Я сейчас не одна такая, - печально улыбнулась она.
- Вот я и не успеваю. Приходится порой делать с опозданием.
- Лучше сделать поздно, чем никогда, - сказала она и покраснела.