Да я уже пожалела, что связалась с этой мохнатой мерзостью и теперь барахтаюсь в болоте презрения и пренебрежения. Мне приходилось все делать самой. Меня игнорировали. В комнату мне еду никто не приносил, это оказалось под запретом. А за завтраками, обедами и ужинами я наблюдала, как эти двое сволочей даже не пытались скрыть свои отношения.
Я превратилась в тень самой себя, ведь именно это и было в моих планах. Я уходила на целый день в уединенную беседку читать книги и приходила, только для того, чтобы поесть в серпентарии. Дважды в день меня продолжали напитывать энергией из кристаллов.
Если бы Эдмунд только знал, что я сделала с его драгоценной библиотекой, то ужаснулся. Но мне было плевать на его мнение. Хотя я и испытывала стыд за то, как поступаю с бесценными, старыми и ветхими изданиями. Я вырывала книги из их обложек, пряча необходимое под обложками любовных романов и неизменно удалялась в сад. Стискивала от бессилия зубы, когда слуги уже перестали шептаться, а в открытую насмехались над «хозяйкой», что плавает в ореоле розовых облаков и зачитывается любовными романами.
Тупым курицам были невдомек мои планы. Я не могла ничего писать или же пользоваться записями. Мне приходилось зубрить. Я каждый раз материлась, когда нужно было что-то зарисовать, но кроме перьев с чернилами ничего не было. Эти недалекие оборотни жили в магическом мире, но были безнадежно отсталыми в технологиях. Мне кажется, я бы многое отдала за шариковую ручку и обычный карандаш, не мелок, которыми тут пользовались.
За последние месяцы мой характер испортился, я обозлилась на всех и все. Лишь минуты, когда я гладила свой слегка выпирающий живот, приносили немного гармонии в мою жизнь, похожую на затянувшийся кошмар. Я понимала, что хрупкая наивная девочка, верящая в любовь и доброту, никому не нужна. Только стерва с камнем вместо сердца может выжить здесь, в этом мире чертовых животных. И если надо, то я стану именно такой. Мне есть ради кого.
За три прошедших месяца у меня выработался стойкий иммунитет к этим двоим и меня уже не трогали их открытые лобызания или же откровенное поправление одежды, если я появлялась не в том месте не в то время. Я горела в огне ненависти к этой твари, что был отцом моего ребенка. И ничто не заставит меня отступиться от цели. Единственной отдушиной мне была кухарка. И то пришлось прекратить общение с ней, чтобы не навести на ее голову проблем в лице всей прислуги. Но украдкой женщина помогала мне с травами. Раз в два месяца я варила мазь для того, чтобы скрыть свои татуировки. А потом потихоньку мы с бабушкой подбирали средство и собирали ингредиенты для последнего и важного зелья — моей «смерти». Благо методика работала и ба вспоминала все, что знала о травах и зельях по мере необходимости.
Однако, я чувствовала, как время поджимает. За пять месяцев я вызубрила семьдесят две руны и тщательно училась их комбинировать. Как же я была благодарна маме в этот момент, что она отдала меня на фортепиано в детстве. Пусть я и не любила этого, но за семь лет обучения приобрела один немаловажный опыт. Пальцы у меня были гибкие и послушные. Терпели нагрузки, которым я их подвергала. Я скручивал пальцы в немыслимых узорах, делала быстрые пасы руками, отрабатывая скорость плетения и постановки щита, до тех пор пока они не начинали дрожать.
Знать бы еще, что я все делаю правильно и видеть бы результат… К сожалению, мой нулевой резерв не мог позволить мне хоть немного насладиться своими стараниями. Потому оставалась зубрежка, зубрежка и еще раз зубрежка. Я учила только основное. Занималась практикой. Верила словам единственного человека, что не предаст меня, моей бабушке, что «стоит пополниться моему резерву и тогда будет прок от моих учений и мучений».
В газете, что я читала украдкой, нашла необходимое мне объявление. Легионеры нужны были всегда и, как предполагала бабушка, там было полное обеспечение: едой, жильем, нужной амуницией. Два года «учебки» гарантировали мне какую никакую профессию и стабильный заработок. Сердце разрывалось от мысли, что мне придется так надолго покинуть своего ребенка. Но не было выбора.
Я гладила разбушевавшегося малыша, который толкался, и продолжала проговаривать вслух руны, мысленно рисуя их в голове. Я его еще не видела, но уже так любила. Меня уже давно отселили в гостевое крыло, а чтобы мне не было так спокойно, специально поселили в комнату, где эти сволочи предавались утехам. В покои Эдмунда перебралась баронесса. Ко мне она не лезла, для нее я была пустым местом. Из хозяйки особняка, в который я пришла чуть меньше года назад, я превратилась в инкубатор для наследника. Ко мне так и относилась. Кормили, поили, приносили чистую одежду. В город не пускали, дозволяли гулять только в саду. Два камня, которые мы с ба выкрали у рассеянного доктора, всегда лежали у меня в облегченном корсете.