В погребе шуршали тараканы. В детстве Мелли боялась их. А благородной девице просто полагалось ужасаться, увидев насекомое. Некоторые даже особо оговаривали, вида каких насекомых не могут выносить. Чем мельче и безобиднее была букашка, тем утонченнее считалась дама. Мелли раздавила ближайшего таракана ногой.
Дверь снова отворилась. «Что там еще? — подумала Мелли. — Уж не обед ли из пяти блюд?» На пороге появился человек, и по скрипу кожи Мелли поняла, что это капитан.
— Надеюсь, с тобой хорошо обращались, — сказал он.
— Не хуже, чем крестьянин с племенной телкой.
Капитан рассмеялся и вошел.
— Борк, ну и холодина! Разве тебе не дали одеял?
— Я о них не просила.
— А ты гордячка, клянусь моей отставкой! Стойко встречаешь удары судьбы, так?
— Если вы пришли меня обличать, я отвечу вам тем же: вы грешите надменностью.
Капитан опять рассмеялся и подкрутил блестящие усы, призванные, как начинала подозревать Мелли, отвлекать внимание от не слишком хороших зубов. Ей не терпелось узнать, что ее ждет, но она не желала выдавать своего беспокойства и сказала только:
— Надеюсь, вы меня недолго здесь продержите: в темноте я теряю аппетит и могу подурнеть. Тощая безобразная кляча вам ни к чему, не так ли?
— Вы на себя наговариваете, госпожа моя. Осмелюсь сказать, что в темноте вы становитесь только лучше, словно вино в темном погребе.
— Некоторые вина обращаются в уксус, если хранить их слишком долго.
— Вам это не грозит. Завтра вы отправитесь в дорогу.
— Куда это?
— На восток, как водится, — пожал плечами капитан. — А впрочем, это не ваше дело.
— То есть как не мое? — вспылила Мелли.
— Ты мой трофей, милочка, и я поступлю с тобой как мне заблагорассудится. — Капитан отвесил Мелли издевательский поклон и направился к выходу. — Допустим, что мне заблагорассудилось получить хорошую прибыль. — Он вышел и запер за собой дверь.
Мелли ощупала свой плотный корсаж и чуть выше талии нашарила то, что искала, — нож. Он был на месте, тесно прижатый к ребрам, теплый, как тело, и гладкий. Это ее единственное утешение: как бы ни обернулись события, безоружной они ее не застанут.
IV
— Тухлая баранина! Тухлая свинина! Тащите сюда свое протухшее мясо!
Заинтересованный Хват протолкался к кричащему.
— Послушай, а зачем тебе тухлое мясо? — спросил он, всегда готовый узнать новый способ заработка.
— А у тебя оно есть, что ли?
— Нету.
— Ну так не путайся под ногами.
— Могу достать, если надо, — только что я за это выручу?
— Ты что, дурак? За тухлое мясо ничего не платят. Его отдают из милости, для прокаженных.
— Вы кормите своих прокаженных тухлым мясом? — восхитился Хват. — Ну и молодцы же вы тут, в Брене, — в Рорне им ничего не дают.
— Герцог славится своими добрыми делами. — Сборщик мяса улыбнулся с видом нравственного превосходства и велел Хвату убираться.
Брен начинал нравиться Хвату. Сперва город казался ему вялым как рыба па сравнению с его любимым Рорном, но постепенно начал расти в его глазах. Пробыв в Брене несколько дней, Хват понял, что заблуждался относительно отсутствия здесь запахов. В Брене слегка попахивало гнильцой. Учуяв это своими юными ноздрями, Хват стал чувствовать себя вольготнее. Он начал даже подумывать, что оба города не так уж и отличаются друг от друга. Брен просто более умело скрывал свои пороки.
Вот только холод... Хват определенно не был рожден для суровых зим. Как бы ни был хорош твой плащ, он все равно не спасает. Благодаря одному богатому, но рассеянному торговцу солью Хват разжился парой довольно приличных перчаток из свиной кожи. Они, правда, были ему великоваты и болтались на руках, словно два пустых коровьих вымени. Поэтому Хват не носил их, довольствуясь тем, что они у него есть: Скорый мог бы гордиться им.
У Хвата снова начала скапливаться кругленькая сумма. Брен был богатый город, с хорошим рынком. Были тут, конечно, и свои карманники, но им, по мнению Хвата, недоставало мастерства. Цап да хап — ну что это такое? Если бы Скорый умер — что вполне возможно, учитывая его опасное ремесло, — он перевернулся бы в гробу.
Гуляя по улицам, Хват из-за своего малого роста и большого скопления народа часто не видел, куда идет, и не раз больно ушибался о каменный парапет фонтана.
— Борк праведный! — бурчал он тогда, потирая ногу. — И на кой им столько фонтанов?
И правда, редко на каком углу не имелось фонтана или искусственного пруда — только эти сооружения с их темным, загаженным птицами камнем не слишком-то украшали улицу, скорей даже портили ее. Строитель города либо отличался необычайной любовью к воде, либо из зловредности постарался причинить побольше неудобства прохожим — что ему и удалось.
Хват злился из-за очередного ушиба и из-за того, что ему никак не удавалось найти Таула.
Вся беда в том, что высокие золотоволосые мужчины были здесь не такой редкостью, как в Рорне. В ответ на его расспросы Хвата уже не раз направляли в самые разные концы города, где он обнаруживал пастуха из Несса, гадальщика из Ланхольта и сводника из Скалистой Гавани. Сводник, впрочем, оказался весьма доброжелательным и даже предложил помочь Хвату в его поисках — но он, как повелось издавна, ожидал услуги за услугу, а Хвату не хотелось делать то, о чем сводник мог попросить.