Джек стукнул кулаком по краю своей койки, и дерево треснуло. Мелли больше нет — но ее-то он не забудет так предательски скоро. В ее смерти повинен он. Не надо было уходить от нее и возиться с мертвецом — а прежде всего не следовало убивать человека.
В комнату вошла девушка — ее звали Тарисса.
— Что тут такое?
Джек ответил ей холодным взглядом. Она заметила расколотую кровать.
— Это ты сделал? — спросила она голосом, бесцветным вдвойне — бесстрастным и лишенным каких-либо особенностей. Ни материнской певучести, ни халькусского выговора Роваса. — Ты знаешь, мне очень жаль твою девушку.
— Да ну? — обозлился Джек. — Может, жалость — это одна из твоих уловок? — Он все еще чувствовал у себя на руке последнее прикосновение Мелли. Память об их расставании была слишком свежей и жгучей. Джек вогнал костяшки пальцев в расщепленное дерево.
— Уловок?
Джек снова грохнул кулаком по кровати, и девушка в испуге отступила.
— Так я и поверю, что вы с Ровасом оказались у замерзшего пруда ради приятной прогулки. — Он разбил руку в кровь. Почему они спасли его, а не Мелли? Его жизнь никому не нужна. Никто не стал бы плакать о нем — а Мелли могла бы стать королевой. Она была прекрасна и горда, а в тот день, когда он разделался с наемниками, обрушив на них свой подкрепленный чарами гнев, она спасла ему жизнь. Она вела его, ослабевшего разумом и телом, много лиг по лесу, пока не нашла приюта.
— Сделанного не воротишь, — пожала плечами Тарисса. — Мы в смерти той девушки неповинны. Вини в этом себя и халькусского капитана.
— Как этого капитана зовут?
Вошел Ровас, накрыв Тариссу своей тенью.
— Пока тебе незачем это знать, — сказал он.
— Почему? — Джек чувствовал, что вся эта сцена продумана заранее и он, задавая вопрос, играет им на руку.
— Потому что ты готов совершить какую-нибудь глупость — а между тем то же самое, дав себе немного времени и труда, можно сделать с умом.
Ага, вот оно! Наживка подсунута умело — ему остается только клюнуть.
— Значит, вы привезли меня сюда, чтобы я сделал что-то с умом?
— Нет, — ответил Ровас. — Я привез тебя сюда, чтобы спасти твою жизнь. Ты сам знаешь, что погиб бы, пытаясь защитить девушку.
— И теперь ты ожидаешь услуги за услугу. — Джек встал, не уступающий ростом Ровасу и даже чуть повыше. — Ты уж прости, но никакой благодарности к тебе я не испытываю.
Тарисса открыла, рот, но Ровас не дал ей высказаться.
— Я ничего от тебя не ожидаю. Ты волен уйти, если хочешь.
Наступило молчание. Джек видел, что Тариссе слова Роваса пришлись не по вкусу, но сам-то он знал, что Ровас продолжает играть свою роль. И слова эти сказаны им, чтобы покруче завернуть действие. Они лишь звук пустой, как и все, что делается для виду.
— Только за безопасность твою по выходе из этого дома я не отвечаю, — продолжал Ровас. — Ты убил халькусского солдата, и тебя будут травить, словно подраненного оленя.
— А ты наведешь охотников на след.
— Я — нет. Думаю, что и за Тариссу могу поручиться. А вот ее мать... — покачал головой Ровас. — Магра не любит своих былых соотечественников. Она таит на них обиду, а обида перерастает в злобу, если долго держать ее внутри.
— Я вижу, слова «ты волен» мало что значат в твоих устах. — Джек вытер разбитые костяшки о камзол.
Ровас следил за ним неотрывно, и от него не укрылась угроза, заключенная в этом движении. Поэтому следующие слова он произнес примирительно:
— Останься у нас, и я тебе обещаю, что ты, когда все же соберешься уйти, будешь лучше подготовлен ко всему, что тебя ожидает, — будь это бегство от халькусских солдат или месть их капитану.
Вот этого-то Ровас и добивается, понял Джек. Он хочет, чтобы капитан был убит, а в исполнители прочит Джека. Однако не нужно показывать Ровасу, что его замысел виден насквозь.
— Правда твоя, — сказал Джек. — Мне не мешало бы поучиться. Ты сам недавно видел, как плохо я владею оружием. Если я собираюсь выбраться из этой страны живым, мне надо уметь защищаться.
— Значит, ты остаешься?
— Да — сколько сочту нужным.
Поведение Роваса ошеломляюще переменилось. Он бросился к Джеку и обнял его. От одежды Роваса разило чесноком и оружейным маслом. Стиснутый в этих пахучих объятиях, Джек через плечо Роваса бросил взгляд на Тариссу. Ее лицо осталось таким же бесстрастным, только губы тронула невольная улыбка. Девушка казалась чем-то знакомой ему, будто он уже видел ее когда-то. Но прежде чем Джек вспомнил, где он мог ее видеть, она повернулась и ушла.
Горы приближались, и земля, точно готовясь к большому скачку вверх, начинала вздыматься и опадать. Баралис не мог разглядеть вершин Большого Хребта — тучи и снег скрывали их из виду. Однако он знал, что они там, впереди. Они манили его. Он слышал их древнюю песнь, не имеющую ни слов, ни мотива, но понятную тем, кому дано, — а в нынешнем мире железных плугов и водяных часов таких осталось немного.
Баралис входил в их число. Горы вещали ему о своей силе, лишенной тщеславия. Они предостерегали, честно и без предубеждения. Они гласили, что каждый, кто их пересекает, делает это на свой страх и риск и должен заплатить за проход. Брен стоял по ту сторону гор. Баралис знал этот город, знал извивы его улиц и блеск воды в его фонтанах. Брен опасен — опасен в своей гордыне. Детям там сызмала внушают, что Брен — самый красивый, самый чистый, самый могучий город Обитаемых Земель. Бренцам равно чужды порочные страсти Рорна и томная утонченность Анниса. Брен стоит особняком, гордый своей опрятностью, трудолюбием и силой.