Она вышла на узенький шаткий балкончик и глянула вниз. Да, пожарная лестница начиналась здесь, но были у нее только две ступеньки, изогнувшиеся над бездной. Очевидно, дряхлицынские забулдыги, тогда еще некоторые, умудрились оторвать железную лестницу от стены. Кроме дурной, немереной физической силы они располагали, несомненно, еще и автогеном. Однако воспользоваться плодами своих усилий они не успели. Оба марша лестницы топорщились теперь с земли, как остов громадного динозавра. Пестрели в предутренней тьме ржавые ребра-ступени, углом вздымался сломанный хребет. Если б Вика решила спускаться отсюда вниз, то неминуемо расшиблась бы о бренные железки или была бы поднята на кривые колья металлолома. “Это невероятно! – ужаснулась она про себя. – Этого быть не может! Я сегодня своими глазами видела абсолютно целую пожарную лестницу. Неужели эта пара негодяев смогла… Стоп! Я тогда шла от кишечного изолятора, а он совсем с другой стороны… Проклятье! Это другая лестница! Та, целая, на противоположной стене. И в другом конце коридора! Какая же я дуреха! Поплелась не туда, куда надо!”
Было уже поздно ругать себя и исправлять ошибку: бандиты топотали вовсю в коридоре и шумно рыскали по пустым залам.
– Да где же этот хрен в очках? – сипел тенором Хряк, на каждом шагу запинаясь и плюясь. – До чего резвая гнида оказалась!
Ругался и Стасик-Балаганов – однообразно, матом. Он кипел бешенством, и фонарик прыгал и трясся у него в руках (нерасторопный Хряк свой фонарик где-то потерял или раздавил). Вика замерла. Снова, как недавно в лесу, луч рвал темноту надвое, делил на светлое и непроглядно-черное, и светлое было страшно, шершаво, дико. В ярких кругах появлялось то, что и днем было незаметно, пряталось по углам – выкрученные трубы, сырые стены в узорах трещин, битая штукатурка на полу. Разоблачения фонарика неумолимо приближались к Викиному балкончику. Она встала боком, даже живот втянула, чтоб ее не было видно из коридора, и прижалась к холодному бетону стены. Ей казалось, что замерзая, леденея, как эта стена, она делается невидимой. Рядом у ее ног шевелились черные еловые лапы, а еще ниже торчал дыбом остов поверженной лестницы. Если Стасик доберется до балкона и увидит здесь Вику, ей останется один выход – вниз, на железки. Все лучше, чем попасть на расправу к Очкастому. В томную эту, невыносимую минуту Вике вообще думалось: вот он, лучший и единственный путь для нее теперь. Пусть будет что угодно, пусть даже ничего не будет, только бы кончился этот кошмар, который длится бесконечно, уже много дней, и делается все неотвязнее, невероятнее, страшнее. Она оторвалась от холодной стены и перегнулась через ржавые перила, которые крошились в ее руках, как вафли. Холодный, совсем неземной ветерок легко дунул снизу в ее лицо и приподнял волосы надо лбом. Лети! Но в ту же минуту Стасик вдруг громко затопал в обратном направлении, в глубь коридора, где Хряк вопил совсем уж птичьим тенор:
– Вон он! Держи! Уйдет!
Послышалось падение тяжелых тел где-то в потемках, треск, хруст и стоны.
– А, гад! – надрывался тенор. – Вон он! Лови!
Жарко заматерился Стасик. Грохот ботинок и носовой свист бегущих стали стремительно удаляться.
Вика тут же забыла, что ей надо лететь вниз. Она поняла: другого случая вырваться из этого ада не будет. Только бы успеть спуститься по главной лестнице… Она бесшумно переходила от одного смутного, пустого дверного проема к другому и была уже возле большого зала, какие имелись на каждом этаже. Вика не знала, зачем они, что в них делали – неужели танцевали? В зале на первом этаже пол был деревянный, и его содрали нещадно, здесь же, на третьем, бетон уцелел во всей своей суровой красе. И именно здесь Вика споткнулась о что-то твердое и круглое, должно быть, об обрезок водопроводной трубы. Она больно упала на колени, а кусок трубы с тихим металлическим гудом покатился по пыльному полу. В эту минуту во всем главном корпусе вдруг наступила невероятная, абсолютная тишина.
– Там наверху кто-то есть, – откуда-то из-под лестницы подал голос Хряк. Стасик-Балаганов ответил ему сдавленным матом. Оба они зашумели, враз заговорили. Вика, не шевелясь, так и стояла на коленках на пороге темного зала.
– Слушай, тот, в очках, ведь вниз побежал, – рассуждал Стасик. – Тогда наверху кто? Привидение?
– А, может, крысы? – застонал Хряк.
Стасик фыркнул.
– Крысы – те мелкие, не больше кошки, а тут шуму на целого мужика. Я пойду гляну.
Он уже взобрался на третий этаж и осторожно двигался по коридору в сторону Вики и зала с бетонным полом.
– Ку-ку! – вдруг донесся с лестницы нетвердый голос Юрия Петровича, который затем еще и откашлялся деликатно, и даже постучал для верности ботинком по остаткам железных лестничных перил.
– Черт, этот в очках внизу? – опешил под лестницей Хряк. – А наверху кто тогда? Еще один мужик?
– Поглядим сейчас, – злобно прошипел в темноте Стасик и щелкнул чем-то металлическим. “Пистолет!” – в ужасе догадалась Вика. Юрий Петрович снова забеспокоился на лестнице и гулко лягнул перила. Стасик разозлился окончательно:
– Ты, Хряк, пойди, примни этого недоделанного! Он мне надоел. А я тут с привидением разберусь.
Хряк послушно ступил на лестницу. Сорвался с места и Юрий Петрович. Оба они в конце концов подняли на первом этаже страшный тарарам. Колотый кафель зверски скрипел под их подошвами, тенором сипел Хряк, Юрий Петрович отвечал ему индейским улюлюканьем и бросался кусками штукатурки. Наконец ухнула входная дверь и звуки преследования донеслись снаружи, более глухие и невнятные. Вскоре какое-то большое стекло где-то разорвалось, рассеялось тысячей стеклянных голосков. Вика решила, что погоня добралась до запертых комнат, где вчера еще блаженствовали Пашка с Лариской: лишь там были такие полноценные звонкие стекла. Сама Вика, воспользовавшись суматохой, потихоньку проникла в большой зал с бетонным полом и прислушивалась теперь к шагам Стасика. Только бы он прошел по коридору мимо, только бы не заглянул сюда! Но Стасик имел теперь дело с неизвестным, невидимым, неслышным противником и потому сам стал тих и невесом, почти как покойный Дух по фамилии Всяких. Он лишь слегка подминал большими ступнями битую штукатурку. Вика слышала этот слабый сахарный хруст и по его приближению поняла, что Стасик решил обследовать каждый закоулок и мимо зала не прошел. Она забилась в угол, самый темный и безопасный, по ее разумению, и пыталась определить, куда же движется страшная тень. Стасик, привыкший к засадам, из осторожности потушил свой фонарик и даже дышать старался неслышно. Только когда его силуэт возник в сером прямоугольнике окна, Вика поняла, что он обходит зал по периметру и неумолимо приближается к ней. Вика знала, что Стасик может выстрелить в любую минуту, и не шевелилась, но это было невыносимо трудно. Дверь в коридор почти рядом, а в конце коридора балкон – не тот, куда она попала по глупости, а другой, с уцелевшей пожарной лестницей! Если есть избавление, то оно там! А через минуту никакого избавления уже не может быть!
Соблазн пересилил страх, и Вика выскочила в дверь.
– Эй, стой! – крикнул сзади Стасик. Он растерялся всего на мгновение, но Вика уже, как на крыльях летела по коридору. Ее глаза давно привыкли к темноте и хорошо различали темную дорожку пола под ногами и далекий свет балконного окна. Вдоль ее пути зияли одинаковые норы разоренных санаторных палат. Она неслась мимо, и свет делался все ближе. Стасик топотал сзади, но не стрелял – наверное, узнал ее, ведь темь ночи заметно побледнела.