С каждым словом мой голос становился все тише и в конце даже я перестала разбирать, что там говорю.
Настя молчала. Долго, почти целую вечность.
Сердце, которое секунду назад билось в неровном такте, остановилось.
— Ладно, — то ли сказала, то ли выплюнула я, — все понятно, спасибо.
Я открыла дверь, чтобы выйти наконец на улицу, как меня остановили:
— Римма, послушайте...
— Наталья Борисовна, не надо. Ваше молчание было слишком красноречиво. И потом, я же сама виновата, так что… о чем тут сейчас плакаться?
— Сколько я таких «виноватых» видела, не пересчитать, — устало отмахнулась Савранская. — Римма, я врач и в первую очередь должна думать, что говорю. Не всегда получается, но я пытаюсь. Так вот, медицина не стоит на месте. Мы день ото дня отвоевываем свое у болезни, у старости, у смерти. Я могу только догадываться что будет через десять лет или через двадцать. Но я так понимаю, далекое будущее тебя не интересует, поэтому отвечаю на твой вопрос. Честно и без соплей. Нет, Римма, ты не сможешь выносить ребенка, я не вижу пока возможностей, как бы ты смогла это сделать. — Наверное, я изменилась в лице, потому что Настя тотчас добавила: — Но это не значит, что ты не сможешь стать матерью. Есть разные способы как осуществить твое желание. И потом, никто не отменяет чуда. Я как врач говорю, иногда случаются такие чудеса, что не видел бы собственными глазами, не поверил бы. Так что верь. Главное, не возводи это в культ. Просто живи, работай, путешествуй, люби и верь.
Я всхлипнула. Слез не было, плакать я запретила себе еще в больнице, но спазм все равно сдавил горло:
— Спасибо.
Я почувствовала, как на плечо легла теплая мягкая ладонь. Потом Настя как-то обмолвилась, что никогда раньше не провожала и тем более не обнимала своих пациенток. А тут как стрельнуло: надо. И проводить, и обнять, и поговорить.
С нашего разговора и начался мой период веры. Я верила неистово, жадно. В моей слепой вере меня поддерживал Филипп, оплачивал походы к врачам и даже как-то свозил к «бабке», которая смотрела на кофейной гуще. Она увидела у нас дочь.
— Очень будет на мужа вашего похожа, — сказала сморщенная как инжир старуха.
Первое время я даже покупала тесты на беременность, и бежала в ванную в первый же день задержки. А потом ползла обратно на кровать — кричать в подушку.
С каждым годом вера в чудо становилась все меньше, а дел и забот все больше. Из начинающего, подающего надежды писателя Филипп превратился в матерого фантаста со своей фан базой, клубом конспирологов, фанфиками, косплеем и вот, фильмом. Я поддерживала мужа во всем. Редактировала его книги, занималась соц сетями, вела переписки с прессой и представителями фанклубов. Немногочисленных, но все же.
Постепенно я перестала думать о детях и даже смогла убедить себя и окружающих, что просто не хочу их. Что я осознанная чайлдфри. Это оказалось не сложно, Белый отлично поддерживал мою легенду.
— Зачем нам дети, когда есть я? — как-то обронил Филипп, и это не было шуткой.
Муж занимал почти все мое время. Мы работали, строили планы, путешествовали, устраивали свидания, жили и почти забыли про тот страшный день, когда мне сказали мой страшный диагноз.
Всегда вдвоем, не оглядываясь в прошлое, не виня и не попрекая друг друга. Честно, открыто, любя.
Так я думала, пока в моем доме не появилась беременная любовница моего мужа.
Глава 8
Нюра спускает свои вещи. В нашем старом доме нет лифта, так что она волочит клетчатый баул по лестнице сама. Тот неприятно бряцает, выпадает из тонких рук и камнем падает вниз под тихие причитания Ани.
Внутри борется два чувства: жалость к слабому и… второе. Название ему я дать не могу, но уже понимаю, что это что-то черное, неправильное. Внутри меня поднимается и просится наружу плотная волна ярости.
«Так тебе и надо, Нюра. Заслужила».
Я молча смотрю, как у нее не получается засунуть сумку в багажник и злюсь. Негодую. Злорадствую. А потом взгляд падает еще ниже прямо на тощие «козьи» ноги в зимних уродливых сапогах на меху и то второе чувство отступает так резко, будто и не было.
Сейчас апрель. А Нюра в сапогах.
Я думала после стихов, и новости о том, что Филипп принимал подарки от молодой дуры, зная, что та тратит на него все деньги меня не удивить.
Но я удивляюсь.
— Садись, — бросаю сквозь зубы и завожу мотор.
До самолета чуть больше трех часов, на дорогу я заложила час. И еще столько же планирую провести в аэропорту, чтобы точно убедиться — Кузнецова полетела домой. Меньше всего мне хочется видеть беременную любовницу своего мужа у себя дома, на работе, в городе.