Подождут. Я Белого к себе не приглашала, и по его требованию стол дорогому гостю накрывать не намерена.
«Подожди!», — кричу в сторону коридора и иду переодеваться. Сейчас на мне домашний костюм — футболка и шорты, но это не та одежда, в которой можно появиться перед чужими людьми. А мой муж, как ни иронично, теперь мне чужой.
Надеваю брюки, белый шелковый топ, собираю волосы наверх и подвожу глаза черным карандашом. Я не тороплюсь, даже специально тяну время, но как назло, все получается слишком быстро. Всего через пять минут я стою на пороге своей квартиры — готовая ко всему, от истерики до войны.
Короткий вдох, глубокий выдох.
Открываю.
И напарываюсь взглядом на круглый как мячик живот. Господи, сколько времени прошло с ее беременности? Нюра похудела еще сильнее и сейчас ее живот кажется чем-то неправильным, инородным. Как и само присутствие этой женщины в моем доме.
— Филипп, а ты мадам Кузнецову всегда с собой тягаешь? По типу чемодана, или комнатной болонки?
Перевожу взгляд вниз, на Белого. Да, он все еще в инвалидной коляске, какой-то навороченной, с огоньками и кнопками, отчего вся конструкция напоминает космический корабль. И мощность у «корабля», видимо, побольше, потому что Белый просто жмет на кнопку, и переезжает через порог в квартиру, так и не воспользовавшись помощью Нюры, которая тянет к нему руки.
— Мог бы не утруждаться, Фил, а просто попросить. Я бы вынесла телефон небе на улицу.
— Я не за ним, точнее не только за ним, — стекла очков Белого вспыхнули на солнце, заставляя мужа зажмуриться. Он отворачивается от окна и что-то шепчет себе под нос.
— Что? — не слышу я.
— Нам надо поговорить, — уже громче, но все равно так, словно во рту Филипа каша. — Анна, подожди меня на кухне, а лучше выйди в подъезд.
Кузнецова бросает на нас двоих полный боли и отчаяния взгляд, но молчит. Безвольной куклой соглашается на все, топчется на пороге, в тех же кроссовках, которые ей купила я. Какой ужас!
Мне даже становится жалко эту дурочку, но в следующую секунду жалость вытесняют новые чувства — брезгливость и злость. Особенно злость, такая сильная, что дух захватывает.
— Римма, — Филипп перехватывает мою ладонь и прижимает к своей щеке, царапает щетиной нежную кожу, — девочка моя. Я так скучал…
Резко выдираю руку из его вялого захвата. Да, как бы Филипп не бодрился, выглядит он плохо, и терапия в Берлине не дала того результата, на который он надеялся — Белый никогда не сможет ходить. Я это понимаю на уровне интуиции, просто знаю, что он может потратить все деньги, привлечь всех врачей, но ему уже ничего не поможет. Бледный, изможденный, с желтыми кругами под глазами, он больше похож на призрак, чем на живого человека. И в таком виде мой муж больше не страшный, он… жалкий! Жалкий и отвратительный одновременно.
— Ты приехал за телефоном, вот он.
Я достаю из шкафчика и протягиваю Белому его мобильник. Все, как объяснил мне юрист. К сожалению, Филипп не держал в телефоне информацию о других своих счетах, и я до сих пор не представляла, где он прячет наши общие деньги, но кое-что найти нам удалось. Информацию о покупке билетов на самолет для него и Нюры, и бронь номера, одного на двоих. По суду, я могу взыскать с мужа половину от этой суммы, и я собиралась сделать это. И конечно же я верну свои деньги.
Главное сейчас не провоцировать конфликт и вообще не контактировать с Белым.
И не отвечать грубостью, когда он смотрит на тебя вот так как сейчас — взглядом уставшего от работы Бога, который потратил семь дней чтобы сотворить Землю, а когда приступил к созданию человека, то вместо Адама получил инфузорию туфельку.
— Кажется, я теперь староват для тебя Римма. Не думал, что у тебя такой дурной вкус на мужчин, ты ведь никогда не тяготела к слащавым красавчикам.
От страшной догадки у меня холодеет спина, но внешне я скала. Ни один мускул не дрогнул, когда я произношу:
— Не понимаю, о чем ты.
— Понимаешь, — ухмыляется Белый.
Ну вот, он успел узнать не только мой новый адрес, но и то, что живу я по этому адресу не одна, а с Никитой. И как бы сложно это не было для меня самой, ни Филиппу осуждать наш выбор. Он моего разрешения не спрашивал, когда строгал сына на стороне, так что я тоже не должна ставить его в известность о том, что полюбила другого.
— Филипп, я очень занята, — стараюсь, чтобы голос звучал ровно, — так что если ты закончил, прошу тебя уйти.
— Нет, Cherie, мы не закончили оба. И не закончим никогда, потому что сейчас ты и я совершаем ошибку.