— Вот так, милый.
Стараюсь встать на носочки, чтобы Никита смотрел только на меня, чтобы я заняла все его внимание. Неважно, что дальше скажет Белый, главное, чтобы мой вспыльчивый мальчик не сорвался и не сделал что-то страшное.
Я знаю истеричную натуру мужа. Даже из этой пощечины, он может сделать скандал, что говорить о полноценной драке? Нет, нам нельзя вестись на провокации.
Когда я чувствую, что Никита снова может контролировать себя, то и сама успокаиваюсь. Только сейчас понимаю, как мне на самом деле страшно. И боюсь я не за себя, а за этого голубоглазого дуралея!
— Фил, скажи, вы с Нюрой сами уйдете, или мне полицию вызвать? Уверена, это будет то еще зрелище.
— Сами, — цедит муж в сторону.
Аня подхватывает ручки его коляски и направляет ту к выходу. Нам с Савранским приходится отойти в нишу, чтобы дать Белому проехать по коридору. Я молюсь, чтобы ничего не случилось, чтобы коляска не застряла, и Филипп не задержался здесь даже на секунду. Но напрасно, поравнявшись с нами, Белый останавливается:
— Я ведь так просто этого тебе не оставлю, Римма, — зло тянет он, продолжая касаться пальцами щеки. На той до сих пор красным маком цветет след пощечины. Да, уверена, это первая драка в жизни моего благоверного, и он точно не сможет забыть такой позор.
На прощанье Нюра зачем-то выключает свет.
Когда мы остаемся одни, Никита кидается на меня, пытается обнять, ухватить короткую, жадную ласку, рассматривает мои руки, в поисках каких-то мифических синяков:
— Он ничего тебе не сделала? Не обидел? Господи, Римма, я так за тебя испугался!
И все-таки хорошо, что у меня в коридоре темно. Так Савранский не видит, что у меня от слез блестят глаза и дрожат губы. Никогда я не чувствовала, чтобы меня так любили, никогда не ощущала себя такой защищенной как с этим глупым, но самым чистым, самым прекрасным мужчиной.
Глава 30
Сложнее всего было по утрам. Просыпаться вместе оказалось так сладко, а отпускать Никиту так тяжело, что я еле сдерживаюсь, чтобы не прилипнуть к нему будто намазанная маслом булка. Наверное, это взаимно. Потому что каждый раз, стоя на пороге нашей квартиры, Никита тоже не может отвести от меня глаз:
— Может мне остаться?
— Зачем?
— Чтобы провести этот день вместе.
— Мы и так проведем его вместе. И следующий день, и выходные.
— Да, но мне этого мало, я хочу все время быть с тобой, — я вижу, что он не врет, и в синих как майское небо глазах отражается самое прекрасное на свете чувство — юношеская влюблённость. Никита действительно готов променять работу, семью, друзей и все свои увлечения на меня. И я ни за что не позволю ему сделать это. Я не позволю ему раствориться в другом человеке и полностью потерять себя. Потому что сама когда-то совершила такую ошибку.
А потому бедный, почти даже обиженный злой Риммой Савранский ходит в офис, после офиса встречается с друзьями, постоянно созванивается с Настей, Томой и даже отцом, слушает свой глупый рэп, брынчит на гитаре и ковыряется в компьютере. Не только он делает меня лучше, я не осталась в долгу и тоже постаралась помочь Никите немного вырасти над собой.
Я так бережно отношусь к нему, потому что не имею права здесь ничего ломать. Мне на время доверили бесценный артефакт, который нужно бережно хранить, оберегать, любить, а потом… передать другой. Настоящей владелице. Той, которая сделает Савранского счастливым. То есть молодой, влюбленной в него девушке, с которой Никита свяжет свою судьбу, создаст семью, вырастит детей.
И мне уже даже почти не больно от этой мысли.
Я смирилась, что однажды он уйдет, и сейчас, когда его нет, я пишу. Пишу много и даже успешно, потому что синопсис моей рукописи понравился крупному издательству. Тому самому, которое раньше выпускало книги моего мужа. До того как Белого перекупил Фомичев.
И по вечерам, когда наши с Никитой графики наконец пересекаются, мы проводим время вместе: смотрим фильмы, обнимаемся, но чаще просто обсуждаем мою книгу.
— Повтори ещё раз, — В глазах Никиты щенячий восторг и сам он сейчас похож на большого, косматого пса. Смеюсь и чешу у него за ухом.
— Ты и так знаешь наизусть, не буду ничего повторять.
— Нет ну пожалуйста, пожалуйста, скажи, что тебе передал редактор?
Вздыхаю. В пятый за вечер раз. И в пятый же раз произношу:
— Милый, редактор сказала, что если рукопись будет готова к первому октября, то её успеют поставить в каталог на следующий год.
— А еще, — Никита утыкается носом мне в ладонь и забавно фырчит.