— Пожалуйста, не надо, — умоляю, глядя Никите в глаза. От злости те почернели как океан в грозу. Опасный взгляд, страшный. — Милый, оно того не стоит.
— И впрямь, сынок, — продолжает напрашиваться лысый болван, — твоя баба того не стоит.
Никита снова дергается в сторону отца, а я снова сжимаю ладони, вокруг толстой, покрытой венами шеи.
— Пожалуйста…
За спиной раздается копошение, но я рано радуюсь, что Савранский ушел. На прощание он решает испортить нам настроение окончательно:
— Так, голуби, у вас ровно сутки, чтобы все закончить, пока я улаживаю последствия скандала. А завтра, чтобы ни Риммы, ни вот этого вашего лямура тут не было.
— А не то что? — Громко бахает дверь, и на пороге появляется мокрая от пота, со сбившимся дыханием и поехавшей прической Настя. — А не то что, главный пернатый нашего курятника? На головы нам насрешь?
Могучая грудь Насти тяжело опускается вниз. Чтобы успеть нас разнять, подруга бежала по лестнице, и теперь стоит согнувшись, и держится за бок.
— Быстро же ты добралась, милая, — цедит Савранский. — Никак летела?
— Угу. На метле. Как самая настоящая ведьма.
— Ну, в тебе я не сомневался. А где твое лысое недоразумение?
— Внизу, сторожит тебя возле машины, позвать?
Лицо Савранского мигом теряет острую язвительность, а взгляд тускнеет. Кажется, перепалки с бывшей женой заводят не так сильно, когда рядом есть Тимур. Настин личный сорт успокоина. В противном случае нормально общаться они не могут.
Понимаю, что должна вмешаться, пока эти двое не разнесли нам квартиру, а потому прошу:
— Давайте все успокоимся? Я сейчас заварю чай, и мы поговорим как цивилизованные люди.
— Растлительница малолетних цивилизованная, вот это новость!
Что дальше хотел сказать Кеша, я не услышала. Все заглушил звук удара и хруст кости. Господи, ну зачем я отпустила руку Никиты? И зачем отвернулась в сторону? Уверена, будь я рядом, он бы не взорвался, и сейчас я бы не наблюдала брызги крови на белых обоях.
— Засузу! — Отплевываясь, визжит Савранский.
— Кого? Сыночка любименького, — льется елей из Насти, — пожалуйста, суди. Дело будет громкое и привлечет много любопытных, все как нравится свекру.
Савранский вытирает кровь с разбитой губы, и, скривившись, принимается что-то искать во рту. Кажется, после разговора с нами, ему придется снова ставить виниры. И мне ужасно стыдно, что вся эта ситуация случилась по моей вине. Уверена, как бы не храбрилась сейчас Настя, она тоже не рада, что сын пошел против отца.
— Я принесу лед, — дергаюсь в сторону кухни, но меня останавливает Никитина рука.
— Для него что ли? Не стоит. — И уже в сторону, так чтобы родители его слышали: — Думаю, я обозначил свои намерения касательно Риммы. И готов защищать свое решение, чего бы мне это не стоило, я понятно изъясняюсь?
Что-то нехорошее разлилось в груди. Чувство вины, тревоги, паника? Господи, я просто хотела быть счастливой, хоть немного, хоть на несколько дней почувствовать, каково это, когда тебя так любят. Я понимала, что это не навсегда, что сказка быстро закончится, я не хотела ничего ломать! И теперь, когда-из-за меня Никита рвет связи с семьей, мне хочется кричать от ужаса.
— Никит…
Тихо шепчу ему, но натыкаюсь на холодный, нечитаемый взгляд. Никита машет головой, просит не вмешиваться. И я замолкаю. Значит, мы обсудим все позже.
— Насця, — шепелявит бедный Савранский, — хоть ты сказы! Их связь неналмальна!
— Он мальчик, Римма девочка, — Настя демонстративно скрещивает руки на груди, — по-моему нет ничего более нормального.
— Мой отец в узасе!
— Да ладно. Твой папа человек пожилой, ему уже о великом думать нужно, а он все про женщин. И почему-то твоя любовь к той силиконовой двадцатилетке его не ужасала, хотя у вас разница в возрасте сильно больше, чем у Риммы с Никитой. Или это другое?
— Ты сто, это одобляесь?!
— Нет, не одобряю. Но поддерживаю своего ребенка, и не считаю уместным кидаться на него за выбор, который тебе не нравится.
— Насця! Ты ебануцая?
— Так, я неясно выразился, — рычит из-за спины мой защитник. — Я не разрешаю обижать своих женщин. И раз говорить уважительно ты не можешь, то проваливай!
— Сын?! — В отчаяние вопит Савранский.
Бедняга даже брызжет слюной от возмущения. Розовой, окрашенной собственной кровью. Мне становится его жалко, но предложить ему помощь, или даль просто салфетку кажется неправильным по отношению к Никите. Почему-то я уверена, он воспримет это как предательство.