Глаза Аркадия горят как у бешеной собаки, и сам он сейчас выглядит не совсем вменяемо. Савранский оборачивается, смотрит на нас, но ни я ни Настя даже не двигаемся в его сторону. Никто не будет останавливать или утешать Кешу.
И он это понимает.
— Насця, — спокойно, даже как-то обреченно говорит Аркадий. — Я думал, сто ты меня поддержишь. Ты ведь умная зэнсина и понимаесь, к сему это пливедет.
— Поживем — увидим, — пожимает плечами подруга. Неуверенно, а как-то обреченно. Мне становится очень больно от этого полного принятия жеста.
— Значит все плотив меня. Стошь, я это плиму. Только, когда она лазобьет Никите селдце, не надо ко мне плибегать и заловаться. Я все сказал!
Савранский бахает дверью с такой силой, что я вздрагиваю. Дрожит и Настя. Только по другой причине. И когда мы остаемся в квартире одни, подруга может наконец перестать притворяться.
Она поворачивается и смотрит прямо мне в глаза, а я понимаю, как сложно ей дался этот разговор. Как дорого стоили эти десять минут спокойствия и принятия. Потому что Настя никогда не сможет ни успокоиться, ни принять.
— За что? — И в этих двух словах таится такая боль, которую не вынести ни одному живому существу. Кроме по-настоящему любящей матери.
Глава 32
— Мам, я думаю, это не совсем твое дело, — устало смежив веки, как бегун после марафона, шепчет Никита.
Кажется, он снова готов броситься на мою защиту, вот только на этот раз в потенциальном обидчике Савранский видит свою мать и мою подругу. Самое страшное, что сейчас может произойти — их ссора. И я ни за что не допущу этого.
— Никит, я поговорю с Настей сама, — мои интонации куда громче слов. Но Никита не слышит.
— Римма, когда мама в таком состоянии, она наговорит тебе ужасных вещей.
Вряд ли это будет что-то, чего я не заслужила.
— Подожди нас на кухне. Поставь чайник, мы сейчас подойдем, хорошо? Пожалуйста…
Пожалуйста, милый. Не лезь, не мешай, не смотри вот так как смотришь сейчас, безумно и дико, как настоящий волк. Глажу его по руке, и краем глаза замечаю, как на это движение реагирует Настя.
Плохо реагирует.
Поджатыми губами. Морщинкой на лбу. Посеревшим, ставшим резко старым лицом. Мне кажется, я никогда не видела подругу такой. Впрочем, уверена, она тоже впервые видит, чтобы я была такая. Напуганная и жалкая.
Обычно я знаю, что нужно говорить. Правильно, красиво говорить, это моя работа, Но сейчас веду себя так, будто кто-то забрал у меня слова, а вместо них выдал цветные кубики. И из них не получается ничего собрать.
— Прости, — только и шепчу я.
Настя молча опускается на стул в коридоре. Откидывает голову на стену и устало закрывает глаза.
— Почему ты не сказала, — ее голос дрожит.
— Я… не знаю.
Вру! Конечно же, я знаю, почему молчала все это время. Как можно было сказать? Когда? О чем?
В какой момент уместно сообщить подруге, что я сплю с ее сыном?
Прости, я соблазнила Никиты, и нам так хорошо вместе, что кажется, мои мозги утекли вслед за другими биологическими жидкостями, но ты не переживай, я парня не обижу, и верну в целости и сохранности, гораздо лучше чем был до меня.
И как на такое признание отреагирует мать? Я бы себя убила. Но Настя оказывается милосердней.
— Римма, я ведь никогда ни за что не осуждала тебя, ни разу в жизни, ни единого поступка, когда я бы дала понять, что ты сделала что-то неправильно. Даже когда я думала об этом, то все равно не позволяла себе упрекнуть тебя. Я бы и сейчас не позволила, я бы била себя по рукам, я бы кусала губы, но молчала. Если бы ты сказала правду.
Вслед за голосом у Насти дрожит подбородок, еще чуть-чуть и она заплачет. И я зареву вместе с ней.
— Пожалуйста, прости.
Белыми, будто обескровленными пальцами, Настя вытирает с лица слезы. Где-то в комнате у меня лежит пачка сухих салфеток, но я не могу пойти за ними и так и стою, пригвожденная к месту. Что я могу еще сказать? Снова попросить прощения? Этого мало.
— Я никому не позволю обижать своего сына, даже его отцу. Я всегда буду защищать его выбор, никто и слова не скажет в вашу сторону, раз вы выбрали быть вместе, но сейчас, когда мы с тобой наедине, я просто хочу знать, почему ты сделала все так? Грязно, через обман и предательство? Я чем-то обидела тебя, раз ты решила мне так ответить? Я была груба с тобой, игнорировала твои проблемы, не помогала?
Каждое слово острой пикой в самое сердце. Оно еще бьется, но ненадолго. Это агония. Нет человека, который сделал бы для меня столько, сколько Настя. Не было, не будет, и в ответ на все это я забрала у нее сына. Именно забрала, случайно, не желая того, лишила ее ребенка.