— Юрий, я не пью кофе. Вообще.
И тем более с малознакомыми, но очень настойчивыми адвокатами. Видимо, кофеином Климов решил утешить меня после новостей о деньгах, которые Белый снял с нашего счета, и которые так нигде и не всплыли. Будто муж действительно хранит их под подушкой. И так как пропали они, когда мы были еще женаты, Климов не сможет доказать, что накопления у меня украли. Может Филипп взял их с моего разрешения. А потратили мы наличку в отпуске в славном городе Сочи. Или раздали на благотворительность. Или потеряли. Судиться можно, но долго и неэффективно. А я хочу быстро и радикально. Поэтому мысленно прощаюсь с честно заработанными рублями. Легко пришли — легко ушли.
Деньги сейчас последнее, что заботит. На первом месте Настя, которая не хочет со мной разговаривать. На втором Никита, который не хочет от меня уходить. На третьем роман, который не хочет писаться. На четвертом разрывающаяся от боли башка.
— Римма, — наверное, обычно голос Климова звучит приятно, сейчас же он крохотными молоточками бьет прямо по нервам, — в кофейнях ведь не только кофе подают, верно?
Поднимаю на него красные, воспаленные глаза. Он что, флиртует? Со мной?
Это так неуместно, что даже смешно. Я криво улыбаюсь и спрашиваю, когда мы встретимся снова. Ну вот, голова болит так сильно, что у меня начались галлюцинации. Иначе я не объясню ответную улыбку Юрия. Не кривую, а открытую и дружелюбную.
— Через неделю все документы будут готовы, Римма. Но мы подождем пресс конференцию по случаю премьеры книги, верно?
— Подождем, — шепчу и пячусь задом к выходу. Как же дурно, скорее на улицу, там должно отпустить.
Прямо на пороге конторы меня подхватывают сильные руки. Щурюсь, не сразу узнав Никиту. Хотя нет, все внутри тотчас кричит, что это пришел за мной Савранский. Пусть вижу я сейчас плохо, но ощущения не дадут соврать. Его запах, его голос, его губы на моем затылке.
— Я принес тебе лекарство.
Я же не говорила, что болею. Откуда он узнал? И, поймав мой удивленный взгляд, Никита ворчит:
— Сам догадался. Когда у тебя мигрень, ты достаешь из косметички звездочку, а она ни хрена не помогает, я с матерью советовался. Тебе б к неврологу сходить, а не самолечением занимать.
Он бурчит, как старый дед, а я у меня на душе радость. Значит, Никита говорил с Настей о моем здоровье. Значит она ему что-то отвечала, и пусть пока только ему, я у подруги числюсь в бане, мне от счастья хочется петь. А то что болит голова, так заслужила. И писательскую импотенцию тоже заслужила. И все те гадости, что пишут обо мне журналисты — тем более заслужила.
Единственное, что досталось мне незаслуженно — забота и нежность со стороны Никиты. Если бы его, чудесного и правильного, не было, то я как писатель должна была бы придумать такого мужчину.
— Никит, — тихо зову Савранского, пока тот ругается на меня, — а меня Климов на кофе позвал.
Никита останавливается. Перестает хмуриться и как-то удивленно моргает, будто пытается сфокусировать взгляд.
— А ты что, пошла?
— Нет, я же кофе не пью.
— А в кофейнях ведь ничего другого и не подают, — усмехается он. Я спокойна, это точно не ревность. Когда ревнуют, не смотрят так открыто, не улыбаются так тепло, а главное, не говорят такую дичь, как Савранский. — В следующий раз сходи.
— Думаешь?
— Конечно. У нас же открытые отношения, или ты забыла? — И пока я хватаю ртом воздух, этот невыносимый человек, начинает ржать: — если не пойдешь ты, то пойду я. Такого мужика из семьи упускать нельзя.
Роста во мне хватает, чтобы, привстав на носочки отвесить Савранскому шалбан. А у того хватает силы и дурости, чтобы подхватить меня под попу и закружить на улице, сбивая на своем пути прохожих. Я смеюсь так, что даже мигрень отпускает. У счастливых голова не болит.
А я непременно счастлива, хоть признать это так страшно, а источник счастья так зыбок, что может пропасть в любую секунду.
— Я сегодня задерживаться не буду, ты мне должна еще прочитать, что Граф ответил твоей Инге. Так что без меня спать не ложись, а работай, на самом интересном остановилась, жестокая!
Он легко целует меня в губы и сажает в машину. Я улыбаюсь. Здесь почему-то пахнет Никитой. Он занял все пространство в моей жизни, в квартире, в сердце. До его появления я и не знала, что можно пускать людей так глубоко, чтобы те прорастали корнями, доставая до самого нутра. Кажется, Никиту из меня теперь не выкорчевать. По крайней мере, это не сделаешь, не повредив при этом меня. И эта мысль пугает. Наверное, мы оба заигрались, но Боже, как сладка была игра!