Первое что говорит Настя, когда ее сын, наконец, уходит из кафе:
— Слава Богу, это больше не моя проблема.
И очень красноречиво смотрит в мою сторону.
А я? А я завороженно наблюдаю за тем, как большой мужчина выгуливает под руку крохотного, похожего на пупса, мальчика. И не слышу ни голосов подруг, ни бряцанья посуды, ни звона дверного колокольчика, полностью завороженная этой картиной. Никита был бы великолепным отцом. Таким, о котором может мечтать каждый ребенок. Он обожает детей, потому что сам еще не до конца повзрослел, и дети чувствуют эту связь, а потому сами тянутся к Никите. Савранский что-то рассказывает Сережке, тот слушает внимательно, кивает и даже отвечает на своем, на детском, не сводя с большого дяди очарованного взгляда. Они ходят по мокрым после дождя тропинкам, кормят голубей семечками, катаются на карусели, пока Сережка не начинает захлебываться от смеха. Они счастливы.
А я… умираю. Потому что мне очень больно видеть все это и понимать — со мной Никита никогда не станет папой. Другом, любовником, мужем, да кем угодно, вот только не отцом. И ладно бы он не хотел, но ведь нет, хочет! Мечтает о большой семье и трех дочках, он ведь мне сам говорил! О трех нежных девочках, которых будет наряжать в пышные платья, потому что они его принцессы, и учить хуку с левой, потому что каждая принцесса должна уметь за себя постоять.
Хочется плакать от того, насколько все это нереально. Со мной. Я не смогу дать Никите ничего из того, что он хочет. И пока я думала, что он просто проводит со мной время, скидывает напряжение и все прочее, пока я старалась не замечать, что это давно переросло в настоящее чувство, мне было легко обманываться.
Сейчас же врать себе не получалось.
Никита прекрасен. И он не заслуживает расплачиваться всю жизнь за мои ошибки.
— Ты, наверное, очень гордишься Никитой, — подперев щеку рукой, Вика, тоже смотрит в окно.
— Очень, — не сговариваемся, произносим мы с Настей в ответ. Замолкаем и добавляем, снова хором: — извини, думала, она это мне…
— Девчонки, вы что репетировали, — прыскает Вика в кулак.
А вот нам не смешно. А очень неловко и хочется провалиться под землю от стыда! Но Настя не дает мне времени на страдания, вместо этого, она сжимает мою руку и произносит:
— Ничего, к этому мы с тобой тоже сможем привыкнуть.
И улыбнувшись своей фирменной, «все-под-контролем» улыбкой, принимается расспрашивать Вику о ее здоровье. Та охотно переключается на интересную для себя тему, и они вдвоем щебечут, пока я таращусь в окно. На Никиту, который, сам не зная того, подтолкнул меня к решению.
Самому сложному в моей жизни и самому правильному для нормальной жизни другого человека.
Прощаясь, Настя крепко прижимает меня к себе.
— Римм, — она смотрит на меня долго, будто хочет сказать что-то важное. Но замолкает, натолкнувшись на мои блестящие от слез глаза. И молча кивает. Настя умная. Она все поняла и так.
Моргаю. Нельзя плакать, не при подругах. И, конечно, не при Никите. Он ждет меня на улице, и еще ни о чем не подозревает.
Когда мы остаемся вдвоем, рассадив Вику и Настю по такси, Никита кажется абсолютно счастливым. В его синих, безмятежных глазах, играет солнце, способное растопить самый толстый в мире лед.
— Все, этап пройден? Подружки одобрили твоего нового хахаля?
Он порывисто обнимает меня и целует в макушку. Задерживается на секунду, чтобы вдохнуть запах моих волос, как делает каждый раз в приливы нежности.
— Я вызвал такси, — шепчет на ушко. По коже разбегаются мурашки, но не от неожиданной ласки, а от ужаса, что ласка эта последняя, и я не успею сохранить ее на память.
— Давай лучше пешком?
Наш разговор не для посторонних и при водителе я ни за что не решусь сказать, то, что должна. Мне и без того трудно, я всегда была трусихой, а сейчас от мысли, что будет дальше, коленки дрожат. Я с трудом соображаю и не понимаю, что говорить, и потому просто иду за Никитой по широкой как река, Тверской и узким, словно ленты, проспектам. Спотыкаюсь о бордюр, бьюсь о прохожих, и вообще не смотрю по сторонам. Никита замечает, что я отстала, и берет меня под локоть. Мягко, но как-то очень надежно.
— Слушай, мне кажется, все прошло отлично. И мама не против, и отец… смирится. Ба вообще от тебя в восторге будет!
Молчу. Цепляюсь пальцами за ладонь Никиты, будто боюсь, что он меня отпустит и тихо иду рядом. Вслед за ним.
— Сережка у Вики богатырь такой, — Савранский, кажется, не замечает моего состояния. И все говорит, и говорит. — И смешной, я чуть не выпал с его рож. Такие гримасы мне корчил, ты бы видела. Постой, я же фоткал для тебя, вот.