Савранская чертыхается, кричит, чтобы я взяла младенца и меняется со мной местами. Она пытается привести Нюру в чувства, что-то тычет ей под нос, трет уши, щиплет за щеки, а я… замираю с ребенком в руках.
Маленький, красный с большими распухшими губами, он кричит и размахивает своими крохотными, будто кукольными ручками.
Господи, как странно и нелепо подчас складывается жизнь. Я мечтала выйти замуж за Белого, родить ему дочь, но вместо меня это сделала другая женщина. И сейчас я баюкаю эту только появившуюяся девочку, и плачу от того, как все случилось и не случилось вместе с тем.
Кто-то трогает меня за плечо, отчего я пугаюсь и прижимаю малышку еще крепче к груди.
— Римма, передай младенца врачу, — за спиной высится несколько фигур. Я так сосредоточилась на маленькой вселенной у себя в руках, что не заметила ни как к нам подбежала бригада медиков, ни как на Аню надели какую-то прозрачную маску, чтобы она, наконец, принялась дышать. — Давай, Римма, все закончилось, передай мне младенца, — повторяет Настя.
И я медленно отдаю малышку. А вместе с ней отдаю часть своего сердца. Зачем оно мне теперь? Пускай будет ее.
— Пожалуйста, осторожнее, — шепчу я, когда врач, как мне кажется, неаккуратно держит девочку за голову.
— Все хорошо, милая, они разберутся.
Савранская прижимает меня к себе и гладит по плечу, до тех пор, пока медики не уносят носилки из зала. Вслед за врачами на выход бредут остатки толпы, будто еще надеются получить свое шоу, будто им не хватило.
— Там не должна быть девочка, — непонимающе шепчу Насте, пока та обнимает меня.
— Эта идиотка ни разу не была в больнице, Римм. Она не встала на учет, не делала УЗИ, не сдавала никаких анализов. Ребятам из восьмерки столько дерьма придется с этой вашей Нюрочкой разгребать, ты бы знала! Там бумаг заполнять на неделю. Ответственности в ней как у… а впрочем, не хочу об этом.
— Но она же сказала, что сын…
— Сама придумала, сама поверила. Дура, говорю ж тебе. Беспросветная дура, но может материнство ее немного в чувства приведет. Фух, как я устала, просто ног не чувствую. Ты как? Ты плачешь? Римм, ты чего? Ну чего ты?!
— От счастья, что это закончилось, — я вытираю с глаз слезы и стараюсь больше не смотреть на Настю. А иначе, та все поймет…
Глава 42
О сумке я вспомнила только на третий день.
Большая, в клеточку, с протертыми ручками и покосившейся молнией она просто вылетела у меня из головы, будто кто-то нажал во внутреннем компьютере delete. Весь день после конференции я приходила в себя и отвечала на звонки тех, кто узнал меня на выставке. Их было не много, но всем пришлось объяснять, что я просто помогала подруге принять роды у гостьи конференции. Вроде бы мне поверили. По крайней мере быстро теряли интерес к скучной теме.
Это было в воскресенье.
В понедельник я решала вопросы со своим редактором. Обговаривала новые сроки, обсуждала финал книги и работала. Просто за волосы отволокла себя к компу и чуть ли не заставила написать хотя бы десять страниц.
Пускай, они будут сырыми. Пускай, у меня вышел плохой текст. Но даже плохая книга лучше, чем ее отсутствие. Так я себе врала, пока пыталась писать.
Больше всего меня ломало от того, что я не могу прочитать Никите, что получилось. Сейчас особенно заметно, как он важен для меня. Не только в работе. Везде. Никита так крепко врос в меня корнями, что теперь, лишившись его, я чувствую себя пустой и ненужной. Но, наверное, это пройдет. А если нет, я научусь притворяться, так что никто и не догадается, что внутри я давно мертвая.
С таким невеселым настроением я легла спать, а утром подскочила в кровати с одной только мыслью: сумка!
В клеточку! Со протертыми ручками и покосившейся молнией!
Она точно была рядом с Нюрой во время родов, и ее точно не было, когда Кузнецову увезла бригада скорой.
Честно, если бы не мое обещание, я бы забыла о странном бауле, с которыми обычно челноки ездят на рынок. Но я дала слово и теперь звоню Насте, чтобы узнать, как могу вернуть свою, видимо, вещь.
— Да, точно, — сонно бухтит подруга, — я вчера забыла тебе сказать. Аня даже в том состоянии вцепилась в свою котомку и не отпускала пока не доехала до больницы. Если бы не Ваганыч, мы с ним вместе учились, то твой кошелек растащили бы уже на нужды партии, а так он его в своем кабинете держит и сказал, что передаст лично тебе в руки.
— Почему кошелек, — не понимаю я.
— Потому что там деньги, Римма. Очень много наличных денег. И ноутбук. Так что, я сейчас тут ребятам помогу кое с чем и можешь заходить, мы тебе все отдадим.