— Да, Римма, девочка очень красивая. Только… не делай этого, пожалуйста.
— Чего не делать?
— Ты знаешь. Не пытайся ее забрать.
— Почему? — Инстинктивно прижимаю малышку к груди, и держу так крепко, словно у меня уже хотят ее отнять. — Ты хочешь наказать меня, чтобы я не была счастлива?
Настя не сводит с меня печальных глаз. Вздыхает:
— Я боюсь, что ты не сможешь. Это ребенок твоего мужа и его любовницы. Я не знаю, какой чистоты сердцем нужно обладать, чтобы принять его, полюбить, чтобы отдать себя этой несчастной, брошенной всеми девочке. Ты всегда будешь сравнивать ее и себя. Да, сейчас она не похожа ни на кого из-них, но когда-нибудь в ней проявятся черты Белого. Его взгляд, улыбка, поворот головы, близорукость, характер. Все это будет причинять тебе боль, о которой ты никому даже не расскажешь, потому что о таком никогда не говорят! Потому что по умолчанию принято любить своих детей, а как жить тем, у кого не получилось? Римма, ты человек, ты не святая. Ты просто не сможешь.
— Настенька, — говорю, а сама не свожу глаз с крошечной спящей девочки в своих руках. — Я не святая, я просто женщина. А в нас женщинах такая сила, о которой мы и сами не знаем. Я ведь ничего не прошу у тебя, я… просто знаю, это девочка моя. Не по праву рождения, у меня не получилось. И не по крови, а по сердцу.
Подруга молчит. Молчит долго, а мне так важно услышать ее одобрение. Не знаю, почему, просто понимаю, что смогу пройти этот путь, если моя мудрая, моя сильная Настя даст мне свое согласие. Не помощь, не поддержку, об этом я даже не прошу.
Достаточно того, что она не будет против.
— Настя, ты же понимаешь, что мне ее послал Бог? Мою Любу…
— Римм.
— Настя, пожалуйста, — поднимаю от малышки дрожащий, плывущий от слез взгляд и не вижу лица подруги. Только слышу, что она тоже плачет.
— Это очень эгоистично с моей стороны, но я знаю, — шепчет она. — что, если ты сейчас возьмешь эту девочку, это будет означать, что вы с Никитой никогда больше не будете вместе. Что между вами все, совсем все.
— Настя, — выдавливаю из себя и замолкаю. Слова перестают меня слушаться, но Насте они не нужны. Она всхлипывает. Отворачивается, чтобы я ее не видела и произносит:
— Значит и правда все. А я все глупая надеялась… Хорошо, Римма, я попробую узнать, что можно сделать, чтобы ты попала в первую линию усыновления. Мы еще не успели подать сведения о ребенке, так что…
Люба начинает кряхтеть, тянется ртом, чтобы найти губами грудь, и недовольно морщится. А я смотрю на нее и умираю от нежности. И силы, переполняющей меня. Силы матери, которая будет биться за свое дитя.
— Настя, я не буду ее удочерять. — Говорю решительно и четко. — Я сделаю все, чтобы имя Кузнецовой никак не фигурировало в документах Любы. Это мой ребенок, понимаешь?
Настя охает:
— Римма, ты хочешь…
— Ничего такого я не хочу. Если не считать УЗИ у вас в клинике, нигде даже не фигурировала беременность Нюры. Так что это моя дочь, рожденная в браке с Белым. Мне даже не придется сильно врать, Белый действительно ее отец.
— Ты с ним сойдешься?! — Неверяще шипит Настя.
— Наоборот. Я с ним разойдусь и лишу родительских прав, но только после того, как девочку запишут на меня. — Отрываю лицо от малышки и снова смотрю на Настю: — Я ее единственный родитель, понимаешь?
— Я понимаю другое. Каких денег и связей это будет тебе стоить.
— О, — тут я даже улыбаюсь. — Не беспокойся. Деньги у меня есть. И связи, судя по всему, тоже найдутся. По крайней мере я знаю одного человека, который весь город перевернет, лишь бы никто не тронул его святую репутацию.
Глава 44
После того, как Белого выселили из служебной квартиры, он переехал в гостиницу. Не самую лучшую, не самую модную, вообще никакую.
Стоя в холе, я все еще сомневаюсь, правильно ли запомнила адрес, настолько здесь все не похоже на то, к чему привык Филипп.
Сбитая плитка на лестнице, откровенно старые диваны с продавленными сиденьями, неулыбчивый персонал. Боже, Филипп, где же любимые тобой роскошь и богатство? Видимо там же, где любящие тебя люди и талант. Не осталось.
Обхожу стойку с администратором и попадаю в длинный темный коридор. Здесь включены все лампы, но судя по тусклому освещению, их не хватает на такое пространство. Так что мне приходится напрягать зрение, чтобы разглядеть нужные цифры — 139. Номер мужа расположен на первом этаже, даже здесь ему пришлось поступиться с принципами «жить повыше» ради удобства. Лифты и лестницы теперь Филиппу недоступны.
Я не успеваю постучать в дверь, как та открывается — меня ждали. На пороге стоит Антон Фомичев, то ли марионетка, то ли опытный кукловод Белого. Он всегда держится рядом с мужем. Я уже не помню, когда в последний раз виделась с ним один на одни, без нянек, обожателей и прочей шелухи. Надеялась, что хотя бы сейчас нам удастся поговорить наедине, но и тут не вышло.