— Ошибаешься. Любовь Филипповна Белая родилась два дня как. Красивая, громкая девочка, очень похожа на тебя. Это, конечно, пройдет. Эволюцией предусмотрено, чтобы дети после рождения были максимально похожи на отцов, так как у вас природой не заложены родительские инстинкты, как у нас, женщин. А тут видишь свое отражение и понимаешь — мой ребенок, моя ответственность, мое. А потом, через пару недель проявятся черты матери, то есть мои.
— Римма, ты меня пугаешь, — замечаю на лбу Филиппа синюю жилку. Она быстро пульсирует, как бывало всегда, когда Белый думал. А сейчас ему есть над чем пораскинуть мозгами. Он напряженно молчит. Смотрит на Фомичева, затем на меня, но судя по мутному взгляду, все еще ничего не понимает.
— Фил, — задумчиво тянет Антон, — я же говорил, Кузнецова родила девочку. Два дня назад, или ты не помнишь?
— А мы с Риммой тут при чем?
— При том, что это наш с тобой ребенок, — спокойно отвечаю я.
Фомичев присвистывает от удивления. Все это время он стоял в коридоре, будто готовился открыть дверь, чтобы выпроводить меня из номера. Но сейчас, поняв, что наш разговор затянется надолго, Антон уселся на кровать.
— Филиппок, а ты у нас титан секса, когда только успел, — смеется этот кретин.
— Заткнись! — Кричит на него Белый. Лицо его искажено от ярости, а щеки мелко дрожат. — Я не могу быть отцом этого отродья, я вообще не хотел никакого ребенка, так что не собираюсь ничего делать! Еще и фамилию мою ей дали? Кажется, вы совсем с катушек слетели! Где Нюрка? Она совсем уже еба*улась?!
— Аня умерла, — отвечаю и вижу, как удивленно вытягиваются лица Белого и Фомичева. — По крайней мере, для тебя Филипп. Больше ты ее не увидишь, она уехала и просила никогда ее не искать. Ребенок, которого вы с ней сделали, ждет меня в родильном доме, и мне нужно, чтобы ты поднял все свои связи и сделал документы, подтверждающее наше с тобой родительство.
Филипп облизал пересохшие губы. Судя по осмысленному взгляду, только сейчас до него дошло, что я говорю.
— Зачем тебе это?
— Хочу обезопасить себя на случай, если ты или Нюра когда-нибудь решите шантажировать меня происхождением Любы.
У меня в голове эта мысль звенит такой кристальной ясностью, что даже странно, как этого не понимают другие? Все же очевидно! Даже пройдя все круги бюрократического ада, я не могу быть уверенна в том, что правда никогда не всплывет наружу. И я боюсь не за себя, а за Любу, которая когда-нибудь узнает, что ее никто не любил и не желал!
Любили. И желали. Просто не биологическая мама, а другая, настоящая.
Даже если Аня когда-нибудь опомнится, решит познакомиться с моей дочерью, я ей не дам это сделать. Жестоко? Возможно. А бросить только родившуюся малышку в роддоме не жестоко? Не принимать, не заботиться, желать ей смерти, это не жестоко?
Ане был нужен ребенок, пока она думала, что сама нужна Белому, вот и все. С Филиппом все еще проще — ему не нужен никто кроме него самого. Ему всегда было плевать на все, кроме себя и своей репутации. Ребенок, даже свой собственный Филиппу не интересен. Максимум, чего стоит ждать, так это попыток помотать мне нервы через девочку. Но и на этот случай мне есть что сказать.
— Римм, я не понял, ты хочешь удочерить ребенка, — вначале доходит до Антона.
— Именно так. Мне нужно, чтобы Филипп Львович напряг все свои связи и сделал документы для Любы, в которых я буду значиться как ее биологическая мать, а он как отец. После чего мы тихо и спокойно разведемся, а я, все так же, не поднимая шума, лишу Филиппа родительских прав и никогда больше не буду ни о чем просить.
— Антон, это даже смешно, она уже назвала малявку. Люба! Любовь, значит? А почему так по-мещански? Я ожидал от тебя, mon cheri, чего-то более благородного. Изабелла там или Виктория. Чтобы без суеты, но с намеком на королевский стиль. Но Любка? Как теленка в селе, откуда ее мамаша родом?
Мне нельзя сорваться. Последнее что я должна делать, терять голову и начинать истерику. Именно этого ждет от меня Белый, и только потому, я держусь изо всех сил. Сжимаю зубы, сжимаю кулаки, и вообще вся сжимаюсь.
— Я мама Любы. Запомни это, пожалуйста, в конце концов, в той аварии ты повредил позвоночник, а не голову.
Лицо Белого тотчас искажается в злобной гримасе. Он перестает паясничать и снова нажимает на кнопку, чтобы проехать ко мне. И злится еще сильнее, когда колеса его коляски упираются в угол кровати. Не зря я выбрала это кресло, здесь ему меня не достать.
— Римма, ты никогда не была дурой, поэтому я скажу всего один раз. Я даже пальцем не пошевелю ради этой маленькой облезлой болонки! У меня не было, нет и не будет детей, надеюсь, ты это уяснила?