— Леша!!! — ору во все горло, но мои крики теряются в общем шуме. Прыгаю на месте в надежде хоть что-то разглядеть, но с моим невысоким ростом это крайне сложно.
Через секунду кортеж Ермаковых покидает территорию больницы, а мне остается лишь смотреть ему вслед. В полной растерянности возвращаюсь в машину. Нервное напряжение понемногу спадает, меня начинает знобить. Я закрываю глаза, делаю протяжный выдох, сердце начинает биться ровнее.
Алексей живой. Это самое важное. Остальное ерунда. Мне до дрожи хочется его увидеть, обнять, прижаться к горячему телу. Но я же не могу заявиться в дом к Ермаковым или… могу?
Глава 26
— Леш, тебе удобно? — Эмилия помогает мне лечь.
— Все хорошо, — натужно улыбаюсь.
— Может, тебе принести поесть или попить? Чего ты хочешь?
— Чтобы ты уже спать пошла. Мне, конечно, приятно внимание, но ты перебарщиваешь. Меня в руку ранили, а не в ногу. Я и сам до кухни дойду.
— Нет, ты что! Позови — и я приду. Ладно?
— Утром медсестра рану перевяжет. И достаточно.
— Может, надо температуру измерить? — не успокаивается она.
— Сейчас петь начну, если ты не уйдешь.
— Все, все, ухожу. Только не пой.
— Трюф, дружище, ты всю кровать занял. Подвинься, — ложусь удобнее под недовольным взглядом пса. — Не злись. Кто сегодня пулю получил? А? — чешу ему за ухом. — Мне полагается поспать с комфортом.
Хоть ранение и пустяковое, но рана начинает ныть. Спускаться на первый этаж за обезболивающим лень.
— Совсем мы с тобой одни, Трюфель. Вот и Васаби нас бросила, — пес смотрит на меня грустными глазами и кладет морду на живот. — Не понравились мы ей.
Когда здоровье подводит, я чувствую себя особенно одиноким. Вокруг меня всегда много людей, но тоску в душе ничего не заглушает. Я очень люблю брата и отца. Ни разу они ни словом, ни делом не напомнили мне, что я по крови чужой. Но я почему-то себе не позволяю забыть об этом.
Люблю окружать себя людьми. Люблю шумные компании и женщин, но это тоже все суррогат, обезболивающее. Принял — и пару часов тебе хорошо. А причину боли не лечит, и она возвращается с новой силой. Я везде чувствую себя одиноким. Если даже родная мать бросила, за что же посторонним людям любить меня. Эта боль глубоким шрамом пролегла в моем сердце и затягиваться не собирается. Только с Агатой я, пожалуй, впервые в жизни почувствовал себя на своем законном месте.
Нашел такую же неприкаянную одинокую душу. Безумно захотелось ради нее что-то делать, заботиться, оберегать. Хотелось мчаться к ней, бросив все дела. Вдыхать ее дурманящий аромат, сходить с ума от наслаждения. Закрыв глаза, улетаю в ее раздолбанную однушку. Там пахнет шоколадом, тепло и уютно. Мне было там очень хорошо. А теперь пусто. Сам себе удивляюсь. Почему я так быстро прикипел к Агате?
Может, она права, когда сказала, что зацепила меня своей недоступностью. У меня до нее были только легкие девчонки, которые сами вешались на шею. Агата же каждый день выстраивает забор. Я едва успеваю его сносить к чертям, как Васаби выстраивает новый. Ну же, гордая девчонка, просто позвони мне. Без повода. Скажи «привет» — и я прилечу к тебе хоть на край света!
Она спрашивала, есть ли у меня гордость. Наверное, была до встречи с ней. Жестокая уже не моя женщина. А была ли она вообще моей хотя бы на день? Ладно, я сдаюсь. Насильно мил не будешь.
— Рана заживет, позвоним какой-нибудь девчонке и не будем вылезать из постели дня три. А то я уж забыл, когда в последний раз нормально трахался. И вернется жизнь в прежнее русло. Да, Трюфель? Не нужна нам любовь. Нам и без нее неплохо.
Пес, странно посмотрев на меня, отворачивается.
— Чего рычишь? Не нравится тебе мой план?
Спать совсем не хочется, хотя кажется, что сегодняшний день забрал все силы. Болит не только плечо, а еще и грудь с левой стороны. Тяжело дышать и, к сожалению, обезболивающие от душевных ран не помогают. Не понимаю, куда мне теперь двигаться, ориентиры сломаны. Васаби мне почву из-под ног выбила. Я снова чувствую себя безродным, одиноким и беспомощным.