До того момента, пока она не получит копии сертификата о смерти матери, она должна найти ответы на эти вопросы. Она не остановится, пока не узнает всей правды.
В воскресенье, 3 мая 1987 года, в «Майами Геральд» на первой странице была помещена скандальная статья, повествующая о том, что Гари Харт, лидер демократической партии, провел уик-энд с актрисой по имени Лонна Риче. Пять дней спустя Харт был вынужден снять свою кандидатуру.
Прескотт созвала экстренное совещание, на котором присутствовал заместитель управляющего компании Фред Баркер, ее консультант Джек Бенсон и директор по связи Чак Вилсон.
— Кровь растекается по воде, джентльмены, — заявила она. — С этого момента политическая журналистика будет неистово кормить акул. Этот характерный выпуск станет началом их деятельности в предвыборной кампании 1988 года.
Было решено сразу выбросить из телевизионной рекламы фрагмент о милосердии и благотворительной деятельности сенатора Кинсли и заменить рекламой о нем как о хорошем семьянине. С этого времени жена Клаудия должна сопровождать его на всех мероприятиях, Фред Баркер несет ответственность за то, чтобы она всегда была трезвой. Прескотт взяла лично на себя прекращение всех дел Картера с Синди Смит, одной из добровольцев его команды.
— Я хочу, чтобы сам Картер сказал мне, что больше не хочет меня видеть, — настаивала восемнадцатилетняя девица.
— Он хотел сказать тебе об этом сам, — соврала Прескотт с ее обычной убежденностью, — но я не позволила ему рисковать. Репортеры сегодня вылезают даже из деревяшек. Если ты его действительно любишь, ты...
— Я его люблю, да, — расплакалась Синди. — Мне даже страшно подумать, что я его больше не увижу.
Прескотт сознавала, что девушке потребуется вся ее сила воли, чтобы сделать это. Все, кто был в любовной связи с Картером, всегда с большим трудом расставались с ним. Она не могла осуждать этих маленьких глупеньких девчушек. На это был способен только тот, кто сам не любил.
Она предложила рыжеволосой симпатяге носовой платок.
— И Картер тоже любит тебя, Синди. — Она делала ударение на каждом слове. — Эта разлука ненадолго — пока не забудется история с Гари Хартом.
Синди мгновенно засияла.
— Значит, он действительно меня любит?
— Я понимаю, какой это удар для тебя, — в тоне Прескотт было больше драматических ноток, чем в греческих хоральных произведениях. — Но ты подумай, что поставлено на карту — президентство Соединенных Штатов!
Призыв к патриотизму заставил Синди снова расплакаться. Она капитулировала.
Лара крепко обняла Бреда за шею.
— Я никогда не мечтала, что может быть так красиво.
Ее слова раздавались эхом в почти пустом театре.
— Итак, давайте остановимся на этом месте, — раздался глубокий голос Кэла из темноты. — Это не работа.
— Дай мне шанс, Кэл, — отозвался Бред с насмешливым раздражением, когда Лара оттолкнула его и соскользнула на край постели. — Уж мог бы мне позволить поцеловать ее.
Сидя рядом с Кэлом в первом ряду, Пат громко раскатисто рассмеялась.
— Ты мало «репетировал» сцену с поцелуями этой ночью со мной?
Красивое лицо Бреда искривилось в усмешке.
— Я только хочу показать, чему ты меня научила, мой учитель.
Посмотрев на часы, Кэл поднялся.
— Уже поздно, чтобы сегодня прогонять эту сцену еще раз.
Он отослал техническую группу домой два часа назад.
— Пат, мы сможем назначить репетицию этой сцены на завтра?
— Завтра у нас большая сцена второго акта, Кэл.
— Сможем ее оттянуть на пару часов? — спросил он по пути к сцене.
— Полагаю, что должна.
Она сделала пометку у себя в блокноте. Кэл поднес к сцене сразу две стремянки.
— Ты можешь идти, Бред. Все будет о'кей? Не сегодня, так завтра.
Когда Лара тоже засобиралась, Кэл задержал ее.
— Мне необходимо поговорить с тобой, Лара.
Она не удивилась: это она была виновата в том, что сцена не получается, а не Бред. У нее не было никаких чувств, когда она проговаривала свой текст.
— Кэл, я тебе сегодня больше не нужна? — спросила Пат, когда Бред присоединился к ней.
— Нет, мы освободимся буквально через несколько минут. Я запру все. — Он улыбнулся: — Я понимаю, ты стремишься еще немного потренировать Бреда.
С противоположных концов сцены Кэл и Лара наблюдали, как Пат и Бред, смеясь и подшучивая друг над другом в глуповатой веселой манере, быстро собирали свои вещи. Кэл старался не слишком завидовать их счастью.
Пат и Бред торопливо кинули свои прощальные приветствия. Их смех исчез за дверьми, привораживая тишину, которую они оставили в театре.
Подходя к Ларе, Кэл своими шагами разорвал тишину, словно она была еще одной преградой, стоявшей между ними. В течение трех недель, что они репетировали, Лара всегда делала так, чтобы избежать личного общения с ним; а ему этого действительно недоставало. Это была первая возможность остаться с ней наедине.
Она сидела в центре кровати, застенчиво подогнув под себя длинные ноги; прекрасные очертания ее тела слегка вырисовывались под ночной сорочкой, простенькой, похожей на комбинацию. Ее длинные темные волосы свободно рассыпались по плечам, а прелестное лицо без грима было в точности таким, каким он запомнил его в их первую ночь.
В «спальне» голубые флакончики с гелями бросали свои полуночные отблески, создавая дополнительную иллюзию того, что время повернулось вспять и они снова вернулись на Сорок шестую улицу. Даже при тусклом свете кожа Лары светилась, а большие светло-серые глаза излучали тепло. В ней осталась та аура какой-то утонченности, которая всегда делала ее бесконечно желанной для него. Она была неотразима.
Находясь на противоположном от него конце сцены, она почувствовала на себе взгляд Кэла: нежный и ласковый. Каждый шаг, приближающий его к ней, отдавался в ней. Она ощутила жар, словно кто-то вдруг включил лампы накаливания. Свет тускло освещал его большое мускулистое тело, оно казалось такого же цвета полуночной синевы, как и его глаза.
— Мне кажется, что ты очень волнуешься во время любовной сцены, — произнес Кэл, стараясь справиться с волнением. — Как ты думаешь, отчего это происходит?
— Я не знаю.
Лара непроизвольно отодвинулась, он стоял так близко, что ее ночная сорочка уже не казалась театральным костюмом, кровать перестала быть просто декорацией.
— Это очень трудная для меня сцена.
— Последние сцены третьего акта, где ты доходишь до нервного расстройства, в несколько раз сложнее, однако ты очень естественно сыграла их, с такой искренностью и глубиной чувств. Чем ты можешь это объяснить?
— Это просто. Я прошла через это и знаю, на что это похоже.
Его губы искривила усмешка.
— Ты мне говоришь, что не знаешь, что такое первая любовь?
Лара стала стягивать парик.
— У меня остались смутные воспоминания об этом, — ответила она как-то весело и легкомысленно.
— А я помню все, словно это случилось вчера, — выдерживая рабочий тон режиссера, он словно высек эти несколько слов. — И единственное, чего ты никогда не делала, когда мы были вместе, — это не сдерживала себя: ты всегда была раскрепощенной. Я не имею в виду секс, я говорю о твоих эмоциях. И из-за этого у тебя сейчас не получается эта сцена: ты вся зажата.
— Я стараюсь, но у меня не получается. Я не могу!
Их глаза встретились.
— Чего ты боишься, Лара?
— Я ничего не боюсь, — упорствовала она. — Я просто не могу ничего чувствовать. Эта сцена не возбуждает меня, оставляет холодной.
— В самом деле? — Кэл присел на край кровати. — А я думал, что все совсем наоборот. Эта сцена слишком близка тебе, ты должна хорошо в ней себя чувствовать. Она возвращает тебе те чувства и воспоминания, которых ты боишься. — Кэл с нежностью наклонился к ней. — Наши с тобой чувства.
Лара отпрянула.
— Если ты перейдешь на личности, Кэл, я уйду.
Воцарилась тишина. Кэл был расстроен, но пытался держать под контролем свои чувства.