Солисты, окончательно вымотавшись, исчезают в группе исполнителей ритма, а на их место приходят другие. Ритм, несмотря на кажущуюся хаотичность движений, строго выдерживается.
Все это подготавливает слушателя к самой тихой части выступления, что является ее кульминацией.
3
Все прочие музыканты резко останавливаются и замирают. Не делая паузы, сразу начинают двигать самым тонким и сложным для игры инструментом – антеннами на своих головах.
Они ударяют ими о предметы – о землю, и даже по воздуху, что практически не слышно, но в этом и заключается наслаждение, в подчеркивании тишины. Это тот самый момент, когда тишина исчезает и переходит в состояние звука, что обычно длится мгновение, и никто не замечает этого, не обращая никакого внимания на переход.
Искусство музыкантов – в растягивании этого перехода и виртуозном удержании его для слушателя. Самая красивая музыка, едва слышимая с лавочки в городском парке после закрытия.
Тишина, переходящая, но еще не достигшая звука, дребезжащая еще секунду, балансирует на этой грани и обрывается.
Концерт завершен.
Достаю из кармана несколько кубиков сахара и отдаю моим маленьким любимцам, подарившим мне эту необычную музыку, ведь они так сильно устали.
Не могу просить их выступить на бис, но могу прийти к ним завтра.
Так я и сделаю.
Долина раскаленных конфорок
Преодолев подъем, вышел на затерянную долину конфорок. Они от меня совсем далеко, до них около дня пути.
На самом краю пропасти разобью лагерь и переночую.
1
Утром путь продолжился.
Буквально через час ходьбы оказалось, что преодолеть это расстояние до первой конфорки будет труднее, чем предполагалось.
Толстый слой жира покрывал плиту, и двигаться было нелегко из-за постоянно вязнущих в нем ног. Запах стоял соответствующий.
Несколько раз я едва не проваливался в него и начинал затягиваться внутрь, и только изрядная доля везения вкупе со сноровкой помогали мне выбраться.
За день я приблизился только к середине пути, который до этого на глаз себе запланировал пройти.
Вскоре, перед тем как остановиться на ночлег, по пути стал встречать громадные валуны гречи, полупрозрачные бревнышки риса – твердые как камень. Приходилось обходить одиночные из них и перелазить через большие скопления.
Когда начало темнеть, обустроил ночлег возле одной из гречневых громадин.
Как только лег и сомкнул глаза, уснул от усталости.
2
Утром чувствовал себя бодрым и отдохнувшим.
Двинулся в путь, замечая, что слой жира под ногами становится только толще. Гладкие рисовые преграды участились, и, петляя среди них, ощущал себя словно в лабиринте. Напрягал все свои силы, постоянно подгоняя себя идти быстрее.
Все же удалось преодолеть оставшийся путь до наступления темноты и оказаться у склона первой конфорки.
Температура была здесь такая же, как и везде. Видимо, она дремлет.
Теперь необходимо было ее обогнуть и выйти в центральную часть, где предположительно и должно быть то, к чему я иду. Завтра начну искать туда проход.
Склон конфорки настолько крутой, что забираться на него сейчас будет непосильной для меня задачей, легче будет обойти конфорку.
3
Обходить было, с одной стороны, легче по самому началу склона выключенной конфорки, а с другой – нет.
Легче, потому что препятствий хоть и больше, но располагались они таким образом, что на определенных участках склона, до которых я мог добраться, были участки, полностью свободные от них, и именно по ним я шел. Я двигался хоть и с разной скоростью, временами медленнее, чем обычно, но зато не делал остановок, постоянно продвигаясь вперед.
Трудность заключалась в том, что внутри меня родилось и не покидало чувство опасности на этих склонах. Если она начнет раскаляться, я не успеть сойти вниз и спастись.
Я надеялся на то, что этого не произойдет, проверял температуру и старался двигаться еще быстрее.
4
Вынужден был разбить привал на ночь в этом небезопасном месте, так как ночью двигаться просто невозможно. Стояла кромешная тьма, без единого источника света.
Не знаю, сколько я простоял в жире, не входя в палатку, надеясь увидеть хоть что-нибудь, кроме темноты, но все зря, и в итоге на ощупь вернулся в палатку спать.
5
На следующее утро, только пройдя несколько часов по жировой поверхности, обнаружил конфорку поменьше, притаившуюся за первой, по склону которой я шел, и которая была на глаз раза в два массивнее.