-Предпочитаете игристые вина Пьемонта? Могу предложить Батазиоло. Привычный любителям Асти вкус дополняется ароматом персика. Либо Скарпа. В нем различаются нотки апельсина и меда.
-Батазиоло, - коротко отрезает Герман. – Бифштекс из говядины в сливочном соусе, что-нибудь из закусок или брускет на Ваш вкус.
-Для Вас, - обращается ко мне официант.
-Теплый салат из индейки и шоколадно-банановый десерт, - рапортую я, возвращая меню. – Спасибо.
Он повторяет наш заказ и уходит, оставляя нас наедине. Коробку с подарком я предусмотрительно откладываю на край стола. Конечно, дома я с удовольствием распакую и примерю изысканное кружево, но сейчас даже от воспоминаний о нем меня у меня начинаю алеть щеки.
-Как прошел твой день? – интересуется Герман.
-Как обычный рабочий, - пожимаю плечами. –Хотя, отец смог внести некое разнообразие в рабочую рутину.
-Хочешь поделиться?
-Нет, - слишком быстро отвечаю я, ругая себя за несдержанность. Зачем вообще открыла рот и ляпнула про отца? Явно, что Герману этого слышать не стоит. – Это наши с ним разногласия.
-Твой отец создает впечатление очень влиятельного и строгого человека, - о да, а еще человека, не знающего отказа и второго мнения. Так и чешется язык эту мысль озвучить, но я предусмотрительно сдерживаюсь.
-Он бизнесмен, - обозначаю очевидные вещи. – Без железной хватки бизнес не построить. Тем более строительный.
-Ты права, тем более, что строиться компания начала в непростые годы, когда, если человек не мог защитить своего имущества, его у него просто отжимали. И использовали для этого разные методы, - лицо Германа ожесточилось. Я уже считываю это, будто всю жизнь его знаю. Наверное, ему неприятен разговор о родителях, потому что он своих рано потерял.
К счастью, нам приносят наше игристое, и, чтобы сгладить неприятный разговор, я, дождавшись, когда мой фужер наполнят, пробую поднять тост за нас с Германом, но речи такого характера никогда не были моей сильной стороной, поэтому получается что-то вроде:
-За наш вечер.
Герман тост поддерживает, осушает фужер и, кажется, немного расслабляется.
-Когда я сказал это в прошлый раз, - улыбаясь, говорит Герман, - ты легко меня осадила. Но все равно скажу: сегодня ты выглядишь божественно. И, - предусмотрительно перебил он мой порыв, - предугадывая твой ответ, скажу: нет, ты выглядишь божественно не только сегодня. Но столь яркой и открытой, дерзкой и соблазнительной я вижу тебя впервые.
-В моей жизни не так много поводов для таких образов. Должность обязывает иметь деловой стиль.
-И все же, - усмехается Герман, - на нашу первую встречу ты пришла в очаровательном голубом платье.
-Ты это помнишь? – мне это удивительно, потому что в платье не было чего-то необычного, а мужчины, как мне казалось, вообще не склонны запоминать такие вещи, тем более, в тот момент мы вообще были не более чем деловыми партнерами.
-Разумеется, Кира, - отвечает Герман, - то платье сводило меня с ума одним своим видом, - и вдруг он придвигается ближе, пересаживаясь немного правее, - но оно не идет ни в какое сравнение с этим, - заканчивает он свою мысль, и одновременно его ладонь ложится на мое оголенное колено.
-Герман, - вырывается мой непроизвольный выдох.
Но он лишь надавливает пальцами, демонстрируя мне свои намерения. Его ладонь медленно поднимается выше, задирая подол платья.
-Сюда же придет официант, - пытаюсь воззвать к благоразумию этого мужчины, - здесь так много людей! – вцепляюсь в его ладонь, не давая действовать.
-Значит, в твоих интересах сделать так, чтобы никто ничего не слышал, - легко отвечает он, а его глаза блестят недобрым блеском. – Положи руки на стол, дорогая, - даже не просит, а приказывает он, но в ответ получает твердое:
-Нет! – это слишком! Я никогда себя так не вела, я на такое даже не способна.
-Кира, - одним лишь звуком моего имени грозит мне Герман, а то, что в его словах угроза я не сомневаюсь.
-Нет, Герман, это недопустимо, - протестую я, - есть же нормы приличия.
-Ты слишком правильная, - смеется Герман, и все же ладонь его продолжает лежать на моем бедре. – Положи руки на стол, - чеканя каждый слог, повторяет Герман.
Никогда не думала, что могу возбуждаться от подобных действий, но черт побери, этот спор и чувство опасности от того, что нас могут увидеть, бурлят во мне, пробуждая возбуждение, волна которого ухает от солнечного сплетения вниз, достигая моей чувствительной точки и нестерпимого желания сжать бедра. И это возбуждение, как сильный наркотик, затуманивает разум, уничтожает здравый смысл. Поэтому, поерзав на стуле, я все же кладу руки на стол, позволяя Герману продолжить его игру.