Нет, это слишком больно. Это невыносимо. Не переживу такое снова. Пусть злится на моего отца, пусть мстит ему, мне все равно. Но я-то тут при чем? Моя вина в том, что я его дочь? Или в том, что снова так доверилась, так полюбила?
Делаю неловкий шаг к Герману и на выдохе, по-другому не выходит, тяну:
-Пожжжалуйста, - так тяжело шевелить онемевшими губами. И Герман смотрит на меня таким взглядом, словно видит на моем лице отвратительную гримасу.
-Что? – переспрашивает он.
-Пожжалуйста, неее бросссаай, - выговариваю с большим трудом и повторяю, - пожжалуйста.
-Ты с ума сошла, - констатирует Герман и отшатывается от моих протянутых к нему рук.
Но я бросаюсь к нему и повисаю на его шее, прижимаясь всем телом, пытаясь удержать его так, как могу, шепчу на ухо:
-Умоляю, Герман! Я не выдержу… Пожалуйста, не уходи.
С несвойственной мне силой цепляюсь за ткань его пиджака. Герман пытается меня оттолкнуть, хватает за запястье и больно сжимает, заставляя разжать пальцы. А я все так же лихорадочно повторяю:
-Не бросай, не бросай…
-Хватит, это уже слишком! – кричит Герман, одним резким движением отталкивая от себя, - посмотри на кого ты похожа, - с пренебрежением бросает он, отступая, когда я ничком падаю на колени к его ногам. Если он уйдет, все будет кончено. Но так не может быть, не должно! Во всем случившемся нет моей вины! Я не виновата! Не виновата!
-Герман, прошу тебя, - вою раненым зверем, - я тебя люблю.
-Любишь? – щурится Герман, - единственное, что любят такие, как ты – это бабло! Тебе все равно кого любить, лишь бы не терять своей красивой жизни. Но теперь время твой семейки кончилось.
В ответ на эту грубость я только сильнее рыдаю. Все повторяется, как в страшном сне. Что еще сделать, чтобы он простил? Чтобы остался?
-Я даю тебе время до завтрашнего утра. Собирай свои манатки и выметайся отсюда!
Уже нет сил спорить, возражать или умолять. Меня так трясет и так скручивает внутри, что не могу даже на ноги встать. Но когда Герман разворачивается, чтобы уйти, все же цепляюсь пальцами в край его брюк. И уже плевать на свое положение. Плевать на это унижение. Я не хочу остаться здесь одна, я не хочу чувствовать эту боль! И поэтому цепляюсь за Германа, как человек, висящей над пропастью, цепляется за торчащую из скалы веточку.
Но он не останавливается. Даже не смотрит на меня. Дорогая ткань выскальзывает из ослабевших пальцев, и Герман уходит, хлопнув дверью.