Через минуту вернулась устало-улыбчивая официантка. Они заказали графин «Финляндии» — как ни странно, за все годы существования этой марки производители не скурвились и продолжали гнать более чем приемлемый продукт, — два салата «Цезарь» с курицей, банку мочёных огурцов и томатный сок.
— Только огурчики принесите именно в банке, — поучительно подняв палец, наказал Шуров девушке. — Желательно в трехлитровой. И не какие-нибудь там маринованные «маде ин Булгариа», а мочёные. По-английски это звучит: pickled cucumbers, — зачем-то перевёл он.
— Андрон бы сейчас сказал, что ты бравируешь, — усмехнулся Рысцов, когда официантка ушла выполнять их извращённые прихоти.
— Кстати, об Андроне… — сказал Артём, разглаживая чёрные волосы и поправляя пробор. — Что ты думаешь насчёт его затеи? Реально? Согласишься?
Бросив на стол сдавленную в недрах кармана джинсов пачку дешёвого «Союза—Аполлона», Валера насупился. Пожевал губами и попросил:
— Я вот что предлагаю: давай сегодня не будем эту тему трогать… Тем, ей-богу, так надоело все! В печёнках сидит! Давай завтра поговорим, а?
— Завтра?.. — мерзопакостно скривился Артём. — Лично я не далее как сегодня собираюсь налакаться и обтрахаться до такой степени, чтобы завтра ощутить всю прелесть моторной афазии. Хотя бы в течение первой половины дня. Но идею забить нынче большой костыль на данную тему — одобряю… Боже мой, Валерий Степанович, что ты за экскременты куришь… Хочешь, сто евро на сигареты подарю? А сто десять? Или… двести?
Рысцов сверкнул зажигалкой, затянулся. С наслаждением просипел:
— «Аполлон» я курил, ещё когда в органах работал. Ностальгия временами прошибает. А евры оставь себе. На шлюх.
— Ну ты и животное, — презрительно сморщился Шуров. — Я же хочу честной любви, а не продажного секса.
Валера прыснул со смеху и нечаянно обдал тугой вонючей струёй дыма подошедшую официантку, отчего бедняжка чуть не выронила поднос.
— Извините, пожалуйста… — подняв красные от неспокойного сна глаза на симпатичную девушку, сказал, он. Ткнул пальцем в Шурова и, давясь очередным приступом хохота, выцедил: — Он захотел честной любви…
— Что-нибудь ещё? — не реагируя на паясничание клиента, уточнила она.
— Нет-нет, спасибо, — страшным голосом сказал Артём. — Быть может, только пулемёт «Вулкан» с заряженной лентой…
Официантка вежливо кивнула, давая понять, что оценила блестящий юмор молодых людей, и вильнула бёдрами, исчезая за спиной неуверенно танцующего посетителя, которому не было абсолютно никакого дела, что музыка ещё не звучит.
Шуров разлил по первой, трагически поджав губы и всем видом показывая другу, что до сих пор считает его животным.
— Ладно, Тема, — Рысцов перестал лыбиться и поднял стопку, — за сны.
Артём вздохнул, тоже взялся тремя пальцами за стекло, стирая испарину. И тихо подтвердил тост:
— За сны…
Сцена разразилась оглушительным вступлением ударника, предвещая долгий и тяжёлый рок…
— Глянь, какие цыпы-ляли! — насытившись, Шуров мотнул головой в сторону столика, за которым студентки пили шампанское и хохотали над чем-то своим. Курс второй, не выше.
— Педофил, — откликнулся Валера, выковыривая сухарик с чесноком из дебрей листьев салата.
— А ты — болван, — сказал Артём, наполняя стопки. — В такие годы девушки только кажутся недотрогами, строят из себя целомудренных… А затащишь в постель, она тебя ногами задушит, оседлает и поскачет до утра. Главная опасность среди них — лесбы. Сами мужиков терпеть не могут и подружкам мозги компостируют. Несут шовинизм в массы, дуры.
Приятели выпили по третьей и извлекли из банки полдюжины ароматных огурцов. Рысцов нацепил один на вилку, понюхал пупырчатый бок овоща и с удовольствием захрустел, покосившись в сторону молоденьких «цып-ляль». Пятеро. По мордашкам трое кое-как вытягивают на четвёрку с минусом, одна вовсе не удалась — прыщавость, заметная даже в переливах светомузыки, заслуживает лишь «гуся». А вот последняя мадамочка — на твёрдую пятёрку: кожа чистая, губки пистолетиком, в глазах — о чудо! — мелькает зародыш интеллекта. Да и одета вроде бы со вкусом.
— Ого-го! Что-то я почувствовал, как ты заблагоухал тестостероном… — вкрадчиво сообщил Шуров, нагибаясь к уху Валеры. — Прямо в нос благовоние бьёт.
— Идиот! — рассмеялся Рысцов.
Выпив четвёртую рюмку, приятели с удивлением обнаружили, что графин пуст. Причин могло быть две: либо сосуд слишком мал, либо стопки велики. А вывод напрашивался только один: нужно было заказать ещё.
— Я мигом. — Шуров бодро вскочил и скрылся за танцующей компанией.
— Тут же официанты есть… — запоздало сказал Рысцов ему вслед.
Хмель ласково погладил по обоим полушариям мозга, и Валера выбил из пачки очередную сигарету. «Ничего это не экскременты», — понюхав фильтр, пробубнил он вслух и прикурил.
Мысли немного смешались, и среди этой сутолоки случайных размышлений стали все чаще попадаться типы без пригласительного билета. Они, каким-то образом миновав контроль, растворялись в толпе и тёмными пятнами бродили из одного конца черепа в другой, изредка пугая обычных его посетителей. Эти мысли пришли оттуда, из мира снов. Они и сами были снами — непохожими на остальных, чужими, полупрозрачными, подчас молчаливыми до омерзения…
Пепел упал на вторую фалангу большого пальца. Рысцов матюгнулся и машинально всплеснул рукой. Но боли не было, ведь это — лишь столбик остывшего пепла… Черт, нервы…
Шуров, немыслимым образом прижав локтем к боку новый запотевший графин, покачивал чёрной чёлкой, улыбался и усердно проповедовал что-то пятерым студенткам. Судя по их горящим глазкам и смущённому хихиканью, проповедь была с толикой похабности. Ловелас чёртов! Ведь только за водкой собирался!