Она подняла голову… и увидела… Его.
(Тут он снова тормозит. Кого она увидела? Кого он хочет, чтобы она увидела? Лиама? Но зачем? Чтобы он её убил? Нет, это слишком просто. Нужно что-то поинтереснее. Что-то, чего она не ожидает.)
…Короче… она увидела… старика. Ну, ваще… обычного старика. Вроде ничего особенного. Но что-то в нём… такое… типа… притягивает. Как магнит, блин.
(Он сам не понимает, зачем вставил этого старика. Просто… захотелось. Может, потому что старик напоминает ему того… автора? Или… что-то ещё?)
У него… типа… такие мудрые глаза. Как будто он знает всё на свете. И он смотрит на неё… как будто… жалеет.
(Он вспоминает свою мать. Она тоже смотрела на него так же — с жалостью. И он ненавидел этот взгляд. Ненавидел, потому что знал, что она права. Что он ничтожество. Что он никогда не станет лучше.)
Эйлин вообще… испугалась. Ну, типа… чего ему надо? Чего он на неё пялится? Может, он… маньяк? Или… что-то похуже?
(Он усмехается. Да, маньяк — это было бы интересно. Но… слишком банально. Нужно что-то… другое.)
Старик подошёл к ней… и сказал… — Тут он делает паузу. — Знаете что… — Это он как бы обращается к читателям, а вслух говорит сам себе: — Заебало…
(Все чего-то хотят от него. Писать, переписывать, делать что-то интересное… А он, кажется, просто хочет вернуться… в тот тёмный мир, где не нужно думать, не нужно чувствовать, а нужно просто… убивать.)
(Ноутбук захлопнут, свет погашен. В камере воцаряется привычная тьма, но в голове неспокойно. Мысли мечутся, словно пойманные птицы, бьющиеся о прутья клетки. Образы, обрывки фраз, нереализованные идеи — всё сливается в хаотичный водоворот, не дающий уснуть.)
(Он лежит на жёстком тюфяке, уставившись в потолок. Пытается очистить разум, отбросить всё лишнее, но безуспешно. Новые сюжетные линии, повороты, персонажи — они лезут в голову, как назойливые мухи, не давая покоя.)
(Лицо Эйлин. Старик. Таинственный взгляд. Что всё это значит? Какую роль они сыграют в её судьбе? И какую роль он сам сыграет в этой истории? Он — автор или всего лишь инструмент в руках судьбы?)
(В голове возникает образ Лиама. Жестокого, безжалостного убийцы. Но вдруг… он видит его другим. Сломленным, раскаявшимся, ищущим прощения. Возможно ли такое? Может ли злодей стать героем?)
(И тут же — новый образ. Ариана. Холодная, властная, расчётливая. Но под маской неприступности — скрытая рана, душевная боль. Может ли она полюбить? Или её сердце навсегда останется ледяным?)
(А ещё — Кассиан. Интриган, манипулятор, стремящийся к власти любой ценой. Но что, если его жажда власти — всего лишь способ заполнить пустоту внутри? Сможет ли он обрести истинное счастье?)
(И, конечно же, бомж. Загадочный, таинственный, обладающий… чем? Знанием? Силой? Властью? Кто он на самом деле? И почему Кассиан так заинтересовался им?)
(Вопросы, вопросы, вопросы… Они терзают его разум, не давая уснуть. Он пытается найти ответы, придумать новые сюжетные линии, связать всё воедино. Но чем больше он думает, тем больше запутывается.)
(Внезапно он осознаёт, что всю ночь долбил средним пальцем по колену. Больно. Очень. Смотрит на него — синий, как чернила. Ему его жаль. Он не понимает, зачем это делает… но не может остановиться… Его всё ещё не покидает одна мысль… Идея…)
(Ближе к рассвету, измученный и обессиленный, он наконец находит… что? Не ответ. Скорее, направление. Он понимает, что должен сделать. Что должен написать. Что должен показать миру.)
(Он должен показать изнанку реальности. Мир, где всё не то, чем кажется. Где добро и зло переплетены так тесно, что их невозможно различить. Где герои не всегда благородны, а злодеи не всегда порочны. Где правда — лишь иллюзия, а ложь — единственный способ выжить.)
(Он должен показать мир его глазами. Мир, где жизнь — это не жизнь, а жалкое существование. Мир, где надежда умирает последней, но умирает неизбежно.)
(Он должен показать… себя.)
Чем же он удивит читателя? Что сейчас придёт ему в голову и заставит его… его страдать на этой клавиатуре?
(Свет врывается в камеру, как оскорбление. Насильно вырывает из зыбкого забытья, напоминая о беспросветности нового дня. Он распахивает глаза, но видит лишь размытое марево, такое же бесцветное и мёртвое, как и всё вокруг. Сидеть. Писать. Жить. Слова, превратившиеся в проклятие, бьются в голове, словно назойливые комары, не давая покоя.)
(Пальцы, изуродованные не только прошлыми грехами, но и нынешним бессилием, судорожно тянутся к ноутбуку. Холодный металл обжигает кожу, напоминая о заточении. Но не физическом, а душевном, где он — узник собственного разума.)
(Экран. Пустая, безмолвная насмешка. Мир, который он должен создать, но не может. Герои, которые ждут его приказа, но остаются лишь тенями. И он… бессильный, сломленный, раздавленный грузом непомерных ожиданий.)
(Он смотрит на эту пустоту и чувствует, как внутри что-то обрывается. Не резкий хлопок, а медленное, мучительное разложение. Будто душа гниёт изнутри, отравляя всё вокруг. Слова… Где они? Почему они не приходят? Почему он не может выразить то, что рвётся из самой глубины его существа?)
(Ярость. Неконтролируемая, животная. Она поднимается волной, захлестывая все сознание. Он хочет разбить этот проклятый ноутбук, разорвать в клочья эти бессмысленные страницы, вырвать себе глаза, чтобы больше не видеть этой издевательской пустоты!)
(Но вместо этого… он замирает. Застывает, словно парализованный, не в силах пошевелиться. Ярость уходит так же внезапно, как и пришла, оставляя после себя лишь выжженную землю и леденящий холод.)
(Он опускает голову на руки, чувствуя, как плечи сотрясаются от тихой, беззвучной дрожи. Слезы. Мерзкие, жалкие слезы, которых он так стыдился всю свою жизнь. Они текут ручьями, обжигая лицо и оставляя на грязном столе мокрые пятна. Он плачет. Плачет, как ребенок, потерявшийся в темном лесу и осознавший, что ему никто не поможет.)
(В голове — пустота. Больше нет ни идей, ни образов, ни героев. Только гулкое эхо его собственного отчаяния. Он больше не может. Не хочет. Не будет.)
(Он отталкивает от себя ноутбук и отворачивается к стене. Утыкается лицом в грязный тюфяк, пытаясь заглушить рыдания. Он хочет исчезнуть. Раствориться в темноте. Перестать существовать. Чтобы больше ничего не чувствовать.)
(Проходят часы. Свет медленно перемещается по камере, но он ничего не замечает. Он лежит неподвижно, словно мёртвый, погружённый в глубокую, непроглядную депрессию. Мир вокруг перестал существовать. Остался только он. И пустота.)
(Он больше не пишет. Он больше не думает. Он больше не чувствует. Он просто ждёт. Ждёт конца. Ждёт, когда тьма поглотит его навсегда.)
Что дальше? Что сможет вытащить его из этой бездны? Или он навсегда останется в ней, погребённый под тяжестью своего отчаяния?
(Осталась ли хоть капля воли?)
(Свет тускнеет. Реальность распадается, словно разбитое зеркало. Камера, стены, ноутбук — всё исчезает, растворяется в клубах густого, одурманивающего дыма. В сознание, обессиленное и измученное, врываются образы, лишённые логики и смысла. Галлюцинации. От них нет спасения. Они — его личный ад.)
(Из темноты, словно из бездны, появляется она. Лилит. Прекрасная, как сон, и опасная, как яд. Её глаза — два тлеющих уголька, взгляд — пронизывающий, как ледяной клинок. Одета в полупрозрачные одежды, сквозь которые просвечивает кожа, словно выточенная из мрамора. Она приближается, изгибаясь в грациозном танце, словно хищная кошка, готовая к прыжку.)
(Но она смотрит не на него. Её взгляд полон страсти, обожания, преданности. Её губы, очерченные идеальной линией, шепчут имя, от которого он вздрагивает. Имя, которое ему не принадлежит.)
– Лиам… – Голос Лилит мягкий, бархатный, но в нем слышится сталь. – Мой дорогой Лиам… Я так долго тебя ждала…
(Он пытается возразить, крикнуть, что он — не Лиам. Но голос слушается его лишь отчасти, слов нет, только хриплые стоны вырываются из горла. Он пытается бежать, но его тело словно сковано льдом, он не может пошевелиться.)