— А что здесь написано? — задал самый банальный вопрос, а сам впился глазами, при этом все же не забывая делать подходящий вид.
— Никто не знает. Не смогли расшифровать. Язык, которым он там пользовался, больше похож на шифр. Вроде бы находили кое-какие закономерности, благодаря которым и могли бы хоть что-то понять, но потом все ломалось. В некоторых местах и вовсе встречались откровенные противоречия. К примеру, два отрицания давали согласие. А иногда, наоборот, два отрицания усиливали отрицание. И где, что да как, затрудняло все.
— Но почему я не встречал подобного ранее? Я всю библиотеку перерыл.
— Это секретные данные.
— Тогда почему вы показали мне их?
— А что с этим знанием сделаешь? Расшифровать точно не сможешь. Самые великие умы это пытались, но без отправных точек это сложно, если не невозможно. Расскажешь кому-то? Не поверю. Ты не дурак, чтобы это сделать. Вот и получается, что и смысла скрывать это от тебя, нет, — ухмыльнулась она.
Я еще раз быстро пробежался глазами по тексту. Он был короткий и содержал в себе, судя по тексту, строки из его дневника. В частности, он писал тут, как провел день. Ничего особенного. Встал, сел, поел, поспал, отдохнул. Но ведь если он писал о таком, то значит и писал о чем-то более серьёзном. Мне определённо надо добыть больше сведений.
— Это все? Или есть еще тексты?
— Конечно же, есть еще. Но они хранятся в главной библиотеке.
Тут у меня чуть не вырвался легкий стон, потому что главная библиотека — это императорская библиотека, куда вход был разрешен очень немногим.
— К слову, эти тексты доказывают, что он был необычным человеком, а выходцем из других мест. Возможно, даже из другого мира. А все эти речи о пастухе — не верь им, — взяла она книгу назад и отставила в сторону, приготовив вернуть ее на место.
Немного еще подумав над этим, я решил проститься с ней:
— Спасибо вам за доверие, — на что она махнула рукой, — более не смею вас беспокоить и пойду.
— Иди, иди, и, пожалуйста, в следующий раз, когда возникнут вопросы, то сразу иди ко мне. Не нужно молодым умам заполняться всякой чепухой.
— Благодарю! — ответил я на это и переступил порог выхода.
Глава 3. Олег
Острие заточенного под блеск лезвия ходило под монотонные движения. Каждый новый взмах сеял смерть, дабы посеять жизнь лишь для того, чтобы затем забрать и эту жизнь, в надежде снова дать ее другим. Круговорот смерти и жизни.
Я собрал в охапку срубленную траву и понес ее в хлев накормить свиней. Животные, завидев меня, начали хрюкать — надеюсь, что, выражая радость, — и путаться под ногами, не давая мне нормально передвигаться.
— Тише, тише, — начал я проталкиваться, — сейчас, сейчас. Вот на, нетерпеливое ты животное.
Было раннее утро, а работа уже шла сплошным потоком: накосить траву, покормить свиней, подоить корову, выпустить птиц, отогнать к пастбищу овец, прочистить сарай, натаскать воды с реки, приготовить паленья для бани, подмести двор, и много еще чего. Домашнего скота и прочей связанной с этим работы хоть было и не велико, но в совокупности это накладывалось друг на друга, и занимала свою долю усилий. Но все это было мне только в радость. Деревенская рутина, вдали от суеты городской и жизни на арене давало мне то успокоение, к которому я так стремился. Вспоминая моменты из недалекого прошлого, я невольно прикоснулся к кисти левой руки. Там, где я носил наручные часы, подаренные мне родителями, и которые я забыл унести с собой при побеге. Я вообще много, что тогда не успел сделать…оставив еще слишком живыми, некоторых из числа мертвецов. Нет! — я больше не такой. Этот человек, этот безжалостный убийца теперь в прошлом, неизвестный никому и, главное, позабытый мной.
— Какое счастье было найти тебя в тот день, — ко мне подошел один из моих спасителей. — Я-то думал, что все — помрешь ты, отбросишь, так сказать, копыта. Весь в крови, а на самом живого места нет, в клочья изорван. Мы тебя с внученькой-то моей ненаглядной, так сказать, как птенчика тогда выходили, хотя это и не совсем подходит, но да ладно. А она мне не раз говорила — «дед, помрет он». А ты оказался вон какой, — изогнул он руку, — ешь как один, а пашешь как трое. Обычно мужички делают наоборот.