Хейтон запер дверь на замок и на задвижку. Он уже настолько возбудился ее видом, что мог мыслить лишь фрагментами. Помни. Она - шлюха. Она - преступница. О, боже, какая же она красивая. Просто. Будь. Осторожен... Для своей более чем восьмимесячной беременности она довольно изящно профланировала в ванную.
Быстро.
Да, всегда следует быть осторожным. Он снял нелепый рисунок ламантина, за которым уже повесил полиэтиленовый пакет. В пакет он положил бумажник, ключи от машины и сотовый телефон, и тут же вернул рисунок на место.
- У тебя есть что-нибудь крепкое выпить? - спросила она из ванной. Хейтон услышал характерное журчание.
Он уже наливал себе.
- Только виски.
- Я тоже буду, со льдом.
Хейтон налил второй стаканчик. Руки у него заметно дрожали - он не мог припомнить столь мощного предвкушения. Рот от возбуждения пересох, и Хейтон смочил его крепким спиртным. Господи... Он сел, чтобы унять дрожь. Подмышки взмокли. Боже, хоть бы от меня не воняло. Я вспотел, как свинья.
Щелкнула дверь.
- Не терпится начать? Если так, то круто.
Из ванной она вышла голой. Хейтон уставился на нее, как истукан...
Она пересекла комнату пятном яркого света.
- Хм?
- О, нет... - сглотнул Хейтон. - Никакой спешки.
- Хорошо. Можно, я посижу минутку. У нас вся ночь впереди.
Она села на противоположный край кровати и, не глядя на него, потянулась за своим виски. Ее обнаженная нога нежно легла у него между ног.
Хейтон был готов лопнуть от возбуждения.
- Во Флориде, на самом деле, очень жарко. А нам иногда приходится бродить по четырнадцать-пятнадцать часов, чтобы получить необходимое. - Ее непринужденная болтовня сопровождалась похотливыми движениями ноги. Хейтон надеялся, что у него не стучат зубы.
- П-правда?
- Ну, да.
Она втянула в рот кубик льда, покрутила его языком, потом выпустила обратно в стаканчик.
- Я исходила уже все восточное побережье.
Мозг Хейтона разделился. Одна половинка сосредоточилась на ее сногсшибательном образе, другая старалась оставаться прямолинейной.
- Тогда почему работаете здесь? На севере должно быть прохладнее, как, впрочем, и в любой другой части страны.
Она фыркнула, обводя взглядом комнату.
- Да, прохладнее, но там долго не проживешь. На севере все клиенты какие-то чокнутые. Нью-Йорк, Балтимор, Бостон - срань господня. Бывают вообще конченные отморозки.
Хейтон едва слышал ее. Он просто смотрел...
Ее нагота не казалась какой-то пошлой или уродливой - женская красота во всем ее великолепии. От зрелища ее грудей он чуть не застонал - размером с дыни, только белые, как взбитые сливки. Его влекло не материнское молоко (как лактофилов), а ее полнота в целом - налившиеся груди, раздутый живот, кровь и мозг, готовые взорваться от избытка гормонов. Конечная фаза в процессе оплодотворения. Одна человеческая жизнь наполняется другой. И та же самая полнота формировала образ, к которому он испытывал влечение, такое же уверенное и отчаянное, как у здешних "ночных бабочек" к "крэку".
Это был мощный, не поддающийся четкому определению образ...
Бледно-розовые ареолы, растянутые до диаметра пивной банки. Этот образ пьянил своим контрастом - резко очерченные розовые пятна на фоне белых как снег грудей. Взгляд Хейтона скользнул вниз, по роскошному, растянутому до предела животу, к вывернутому наизнанку желудю пупка. Ниже было все довольно тщательно выбрито. Хейтону это напомнило восхитительный плотский пирог.
Она закурила сигарету и села, чтобы дать алкогольному опьянению снять явную тягу к наркотикам.
- Ты же не думаешь, что с беременностью у меня появилось больше клиентов.
Казалось, она поймала себя на слове.
- Но нет. Я вовсе не специально "залетела". Черт, я же не больная. Просто хочу сказать, что здесь полно парней, вроде тебя.
Ее нога продолжала работать в его паху.
- На самом деле, этому есть название.
- Хм?
- Сексуальное... влечение... к беременным женщинам. Называется "сайсолагния".