Ланнард ожидал в одиночестве, стоя поодаль от всех остальных. Командир он был ужасный, так что, в отличие от Айра, даже и не пытался. А его “отряд” выполнял задачу и без приказов: обычно Киса и Крестник охотились за самыми опасными целями, в то время как сам Белый Барон под прикрытием Айра врубался в гущу сражения — там, где оборона была готова порваться. Но вот впервые за всё это время он отправлялся в бой без надёжной поддержки товарища.
Белый Барон усмехнулся, осознав, что без его крепкого щита за спиной он чувствует себя почти уязвимым, и сразу же прогнал подобные мысли. Пришла пора действовать, а значит, размышлять уже не пристало. Та секция, где ополченцы отступили, чтобы не попасть под вой горбатого монстра, сейчас стала местом жаркой схватки. Она находилась в нескольких метрах от башни, венчающей единственные ворота. Там находился элитный десяток гвардейцев Кривого, в котором к этому времени, к сожалению, осталось лишь шесть человек. Но за исключением рыцарей, это были их лучшие воины, способные без чужой помощи выиграть бой со Скитальцем, так что их стоило поберечь.
В правой руке у него был зажат отцовский клинок, найденный Айром. В левой не было ничего — щит был слишком громоздким и неудобным для его стиля боя. Воля разливалась по телу лазурной волной, но ещё со времён Чащи он чувствовал в ней что-то потустороннее. Некие несвойственные ему побуждения, что накрыли его с головой во время боя во сне Айра. Но Сэра сказала, что всё в порядке. Что у него нет причин для тревоги. Она была уверена, что эта древняя сила, что он получил от незримого духа, оберегающего Дикую Чащу, была благой. Девочка сказала много наивных вещей, пытаясь больше успокоить себя, нежели брата.
Ланнарду на это было в целом плевать. Какой бы краской ни наполнили его Волю, она была лишь его и никого кроме. Он не верил в некие всеобщие зло или добро. Эти понятия всегда были частностями. А любая полученная сила — просто оружие, клинок, которым он пронзит сердце врага. Белый Барон был убеждён, что безумие, сломившее Вигмара, его не коснётся. Взбегая вверх по каменной лестнице, он привычно погрузил себя в боевой транс.
«Я был ради этого сломан и перекован множество раз. Моя слабость разрушена и перестроена. Обращена в силу. Неведущий жизни, незнающий смерти. Я не человек, но меч в объятиях хрупкой плоти. Основа всего лишь одна — пустота.» — мысли, вплавленные в саму его суть, растекались по телу осколками стылой стали. Промораживали до костей, заставляли аметистовую мглу трепетать. Ток крови в его жилах замедлился, почти прекратился, скорость реакции возросла многократно, а разум стал спокойным и отрешённым, уступив место инстинктам и интуиции.
Он влетел в битву, едва в строю ополченцев возникла прореха. В эту брешь, на месте падшего воина, сразу устремились два бойца свежевателей — и мгновенно остались без голов. Синий короткий клинок оставил на месте их шей гладкие срезы, из которых хлынул фонтан крови, забрызгав всё вокруг. Отпихнув трупы, Ланн шагнул на их место, парировал удар копьём в живот, выпад кинжала в грудь оставил без внимания, отразив аурой, и, сжав старенькую рукоять двумя руками, обрушил напитанный Волей горизонтальный удар в ответ. Правый глаз забрызгало чем-то мерзким и вязким — не зря всё-таки Айр советует ему надевать шлем. Да и волосы после каждого боя приходится мыть по целому часу.
Ланнард, словно механизм, переступил через следующие три трупа и оказался в окружении — ополченцы за ним не поспевали, барон никогда не умел сражаться в строю. Однако его это не волновало — оставшись без союзников, он почувствовал себя лишь свободнее и закружился в смертельном танце, отводя чужие мечи и экономными, плавными движениями разрубая мягкую и податливую плоть.
Люди или свежеватели — всё едино, им много не надо. Один укол в печень, точный выпад в незащищённое горло или режущий удар по артериям на руках или ногах — и всё, свеженький труп готов, можно переходить к следующей цели. Его к этому готовили с самого детства. Он ради этого жил. Злости или ненависти к северным монстрам он не испытывал. Барон знал, что это бездушные инструменты, куклы, ведомые чужой волей. Или, куда ещё хуже, невольные жертвы — души, запертые в искажённых телах. Его клинок оставался чистым, а убивать было легко, пока чёрное было кровью, а красное — только вином.