— Там везде… Так нагажено? — тяжело вздохнул Лейнард, когда мимо него пронесли Скитальца с развороченным животом и растоптанной головой.
— Не, мы вроде бы в малом гостевом зале не сражались. Но я не уверен, могло вылететь из головы. Что это у вас за отвар, Ваша Светлость?
— Ликёр “Слеза Матери”, на основе священного целительного зелья из Ларии. Святоши от такого богохульства удавятся, если узнают, но на основе хорошего спирта пить их алхимию намного приятней. Это одно из лучших моих творений на данной стезе. Жаль, в массовое производство запустить не выйдет. Фанатики, господин шевалье, они такие, хрен договоришься, — развёл герцог руками.
Герцог Восточный скинул с плеч тяжёлый пурпурный плащ с символом королевского рода, а затем стянул сапоги для верховой езды с металлическими заклёпками и шпорами и, усевшись в кресло, вытянул ноги в сторону камина. Айр к этому времени успел утереться от крови и скинуть доспехи, но выглядел всё равно как дикий горный варвар рядом с этим изысканным аристократом. Подождав, когда солдаты разожгут огонь и, оставив напитки и закуски, покинут помещение, он с наслаждением потянулся и кивнул Айру на кресло напротив:
— Садись, думаю, ты достаточно сегодня набегался. Хардебальд вскоре закончит с делами и обязательно к нам присоединится. Уверен, он тоже захочет поговорить с тобой лично.
Гвардеец осторожно сел, вновь встретившись с герцогом взглядом. Очаровательный во всех отношениях парень, пышущий харизмой, но не раздражающий. А ещё наверняка весь этот позитив — просто маска. И при любых обычных обстоятельствах этого знакомства Айр был бы просто обязан подозревать его во всех смертных грехах. Но… что-то мешало ему это делать. И это “что-то” явно исходило от герцога. Какая-то магия? Ланн упоминал, что Восточный был знаком с тайным искусством лайрийцев.
— Мы знакомы с ней с детства. Лана Грейсер — это настоящее имя, данное матерью при рождении. К сожалению, её безумец-отец, мечтая о наследнике мужского пола, решил прибегнуть к помощи магии… — прервал его размышления золотой воитель и, внимательно проследив за выражением лица, удивлённо отметил: — Похоже, это тебе тоже известно…
— Никак нет, Ваша Светлость. У меня были догадки, но не полная уверенность. Зачем он столь чудовищно поступил? — Айр сжал и разжал пальцы, стараясь сосредоточиться исключительно на информации в словах собеседника. Тембр голоса и интонации герцога туманили разум. Именно они мешали воспринимать его негативно — или же беспристрастно.
— Байрн Грейсер был истинным рыцарем. Отважным защитником жителей королевства, безжалостным к врагам и столь же милосердным к своим подданным. В нём волшебным образом сочетались многие восхваляемые качества, которым мало кто следует из современных дворян. Но он был проклят Богиней. Все его дети — не важно, от законной ли супруги или от любовниц — были исключительно женского пола. Представь отчаяние доблестного воителя? Дело было даже не в завоеванном титуле — ему было некому передать свою Волю мечника. Это был крах всего, ради чего он жил…
— И поэтому он решил искалечить собственную дочь? Лишить её женского естества, какого-либо выбора в жизни, кроме как превратиться в продолжение его Эго? — прорычал Айр, подавшись вперёд. Он долго сдерживал эту злобу — и вот она нашла выход. Это всё было несправедливо. Совершенно бесчестно.
— Именно! — страстно воскликнул Лейнард, вскочив на ноги. — Именно такой и должна быть реакция любого мужчины! Он лишил нас — нет, весь мир — прекрасной девы! Вместо той, кто может дарить миру жизнь и любовь, заставил её нести смерть! Я желаю ей открыть истину. Узнав о кончине Грейсера Старшего, я возгорелся надеждой, что сейчас она сможет увидеть его чудовищную ошибку. Байрн был моим наставником, я бесконечно его уважал, но не смог простить ему столь немыслимое преступление.
Что-то в этой логике казалось Айру очень искажённым. Но сформулировать собственные мысли было непросто — хотелось лишь согласно кивать и поддакивать сияющему. Тем не менее, слова вырвались сами собой:
— И поэтому вы его убили?
Повисла тягостная тишина. Лицо аристократа на миг неестественно застыло, словно демоническая маска, прежде чем на нём вновь появилась доброжелательная улыбка: