— Даггрд жавни! Заббар мара! Йабын арот! Будь проклят час! Двадцать семь лет совместных скитаний и войн. Коллекция оружия и доспехов, каковой нет даже у королей. Филиш, Дарел, почему? Какого хрена я вам оставил так мало? Это всё не стоит и капли вашей пролитой крови. Простите, друзья… Да защитит ваши души Отец, покойтесь в объятиях Матери.
Наступило молчание. Айр подождал пару минут, стоявший неподалёку гвардеец старался не встречаться с ним взглядом. Уж очень много боли было в голосе старика. Оглушительный лязг возвестил о перевёрнутой стойке с оружием, а звенящий удар, потревоживший стены, — о том, что Хардебальд, вполне вероятно, сломал себе руку, вписав в кладку кулак. Парень решил, что дальше будет хуже, и решил унять саморазрушительную ярость Хранителя Севера.
— Господин, мне сказали, что вы желали видеть меня. Айр, ранее служил в гвардии, исполняющий обязанности коменданта принял решение посвятить меня в рыцари за победу в турнире, — быстро спустившись, представился Айр.
Старик? Мда, наверное, можно было так назвать Хардебальда. Есть Бог-Воин, Бог-Кузнец и Мудрец, или же Старик. Вот если сегодняшний золотой герцог был отражением первого, то Хранитель Севера со всей скромностью мог бы называться вторым. Косая сажень в плечах, лицо, десятки раз изуродованное шрамами, и бесконечная мука в глазах. Великий генерал королевства. Герой северных войн. А ещё попросту человек, который слишком многое видел и потерял.
— Да. Ждал тебя, — произнес он и указал рукой на полуторный меч в ножнах — Филиш его отдал тебе?
— Нет, господин. Барон Грейсер выиграл его в поединке у сэра Брасса Старшего. А мне передал этот меч позднее, во временное пользование, — искренне ответил Айр.
— Хочешь им владеть? Ты заслужил, парень, — покровительственно произнёс Хардебальд, не сходя с места. С самого начала беседы он даже не посмотрел на Айра, поглощённый своим горем.
— Мой лорд, оружия лучше этого нет, но он слишком тяжёл и создан для того, чтобы убивать. А я бы хотел пойти на королевскую службу, чтобы мой меч защищал людей, а не уничтожал “зло”. Такой боевой клинок мне будет там ни к чему, — приложив руку к груди, ответил гвардеец.
— Яблоко от яблони, да? — глухо рассмеялся Хардебальд каким-то своим мыслям. — Ты сдружился с Грейсером Младшим, он всегда был очень странным, пугающим и проблемным, так что я этому рад. Почему он сбежал?
— Не хочет лишней славы, господин. В его ситуации, это понятно — постарался тактично ответить Айр.
— Она бы его спасла… Чёртов мальчишка! На его земли зарятся Эбельбах и Гофард, грядёт неурожай, а рыцарей присяги у него не осталось. Вот дуралей, — тяжело вздохнул старик, а затем вскинул голову. — Значит, он сказал, что его не было в крепости?
— Да, милорд. Прятался вместе с женщинами, беженцами и детьми. Это могли бы оспорить минимум треть тварей, что покоятся у ваших стен, но кто же их станет слушать? Они ведь мертвы.
Оба искренне рассмеялись. Выкованный из сырого железа старик с длинной седой бородой лишь немногим уступал в размерах гвардейцу. С учётом того, что ему было за семьдесят и он успел немного усохнуть, в молодости, скорее всего, Хардебальд был настоящей легендой. Он не владел уникальной Волей, что можно было получить во втором пробуждении, но с его размерами и силой в ней не было особой нужды. Кроме того, был ещё один немаловажный аспект всеобщего уважения к этому человеку. Он был старейшим из живущих людей, владеющих Волей. Дожить даже до пятидесяти — это уже подвиг, а дальше каждый десяток можно смело считать за два. Хардебальд был не просто ветераном — он был историей побед, несгибаемой воли и жертвенности.
— Значит, ты — последний защитник форта Равен, — торжественно произнёс старик, повернувшись к нему. — О Ланнарде я не должен беспокоиться, во всём королевстве есть лишь два человека, способных его одолеть в поединке — это Его Величество и… — барон вскинул очи вверх, — Восточный Алмаз. А вот ты, парень…
Хардебальд вновь внимательно осмотрел его с ног до головы, а затем хлопнул по плечу:
— Пришла тебе пора узнать про настоящего отца.
Вот он, момент истины, решили бы многие, мечтающие о могуществе. Айр так не считал, он уже видел свой путь, и покровительство Хардебальда ничего в нём не значило. Но дальнейшие слова его всё равно потрясли.