Усевшись неподалёку, он запустил руку в свой алый балахон, сейчас изрядно запачканный дорожной грязью, и извлёк мешок с чем-то весьма аппетитным, судя по запаху. Копчёно-вяленое мясо было нарезано длинными тонкими полосками и изрядно приправлено какими-то незнакомыми специями. Распахнув мешок, лысый книжник положил его между собой и Айром, после чего предложил:
— Угощайся. Мне в дорогу мать приготовила. У вас таких рецептов не знают, да и травы нужные не растут.
Айр, ничуть не скромничая, запустил руку в мешочек и вскоре захрустел угощением. Сначала почти дубовые волокна казались безвкусными, но сквозь соль и обжигающую, бодрящую остроту постепенно проявлялся богатый мясной вкус. Не лучшее угощение для званых пиров, на которых гвардеец никогда не бывал, но незаменимый перекус в дальней дороге.
— Чего тебя дёрнуло отправиться в наши края, лариец? — тщательно прожевав и проглотив пищу, поинтересовался Айр. — Ради денег? Разве стоят они таких рисков?
— Денег? — Азат рассмеялся и потер гладкую лысину. — Нет, друг мой, деньги для нас служат лишь мерилом проявленного уважения к нашей Леди. Но никто из Храма не возьмётся за ту задачу, что Ей противна, сколько бы золота нам ни предлагали.
— Говоришь так, словно с Девой или Матерью лично знаком и знаешь, что им любо, а что противно, — скептически пожал плечами зеленоглазый. Он не слишком верил в богов.
— Разумеется, — серьёзно откликнулся книжник. — Ведь Она спит в нашем храме. Это не слухи — я зрел Её божественный лик своими глазами. Многие, чтобы запечатлеть эту священную красоту навсегда, лишают себя зрения после визита, получая в дар возможность воспринимать мир с помощью сердца. Но я не нашёл в себе храбрости, а посему могу исцелять только плоть, но не души.
— Как бы ни была прекрасна Богиня, уверен, это не стоит того, чтобы выкалывать себе глаза, — негромко ответил Айр и ухмыльнулся.
Лариец пожал плечами и улыбнулся в ответ, похоже, вступать в религиозную полемику он не собирался. Они замолчали, резво работая челюстями, перемалывая дорожный обед и запивая его водой из фляги.
— Она видит сны о прошлом, настоящем, грядущем. И делится этими видениями с нами. Я принял заказ Хранителя Севера, потому что мне была дарована Ее великая милость, я зрел будущее. — произнёс Азат, когда Айр отодвинулся от опустевшего наполовину мешка и демонстративно отряхнул руки.
— Вот как? И какое же? — просто чтобы поддержать разговор, откликнулся гвардеец.
— Если сюда не приду, крепость падёт, а поток ненависти вскоре захлестнёт всё королевство. Лария за морем, но даже наши воды вскипят и изойдут чёрной пеной, — вытянув перед собой руки, Азат не отрываясь смотрел за переплетением искусных татуировок, что связывали обе его кисти в единый рисунок.
— И поэтому ты решил стать героем? — скептически спросил Айр.
— То, что я пришёл, даст лишь отсрочку. Форт Равен падёт всё равно. Я вижу его защитников, распятых на стенах. Женщины будут похищены, мужчины и дети — убиты. Это самый вероятный исход, — в подобии транса, ответил лариец, а затем вздрогнул и, покачав головой, улёгся на дно повозки, прикрыв глаза рукавом мантии.
— То бишь ты знаешь, что это безнадёжное дело, но всё равно суёшь свою голову? Зачем, а главное — нахрена? Если изменить результат не в твоих силах, — раздраженно буркнул Айр, он начал злиться, сам не понимая, на что.
— Потому что вероятности — это нити, герцог. Мы своими пальцами можем их сплести по-другому. И каждый сам решает, где та единственная золотая, за которую он будет держаться всю жизнь. Форт Равен падёт через месяц или через три года, но только если вас не будет на его стенах, — прошелестел Азат, погружаясь в глубокое сновидение.
“Какие три года? Меня здесь скорее всего не будет уже через три дня,” — напомнил сам себе зеленоглазый, выскочив из повозки, чтобы пройтись и разомнуть ноги. Он был реалистом и не собирался умирать за чужие пророчества, но на душе скребли кошки.
Глава 6. Ночь пламени
Стая сытых ворон у края тракта раздражённо оторвалась от пиршества и тяжело поднялась в воздух. Побеспокоившие их Айр и прикрывающий его чернявый разбойник по кличке “Малыш” поморщились с омерзением. Зрелище им предстало жуткое — кем был этот человек, уже было не разобрать. Распростёртое тело лежало на алой траве, руки и ноги несчастного были привязаны к вбитым в землю деревянным колышкам. От лица у него почти ничего не осталось — жадные птицы до костей обглодали череп с выдолбленными острыми клювами глазницами. Но несложно было догадаться, что это была долгая и нелёгкая смерть.