— Быть посему, барон, — уверенно кивнул Крестник. — А сейчас давайте выбираться из этих проклятых лесов. По вечерам здесь, помимо свежевателей, ещё и не продохнуть от комарья.
Глава 10. Взгляд свысока
Молодая девушка с абсолютно седыми волосами стояла у распахнутого окна. Она почти не шевелилась и молчала, пока дородная служанка в годах убиралась в комнате. Ей была известна человеческая речь, но говорить было не о чем. Люди, мир вокруг, крики солдат, что доносились с площади, — её всё ещё очень пугали. Не чем-то конкретным, ведь даже ощущение боли, вкуса и запаха она познала только недавно. А её память была похожа на белый пепел, что навсегда перекрасил её длинные пряди.
В ней не осталось ничего, кроме смутных, отрывочных образов, что казались чужими. Лица каких-то людей, которых, возможно, она когда-то любила. Лежащая на боку повозка, под которой виднелся умирающий мужчина со сломанной спиной. Это лицо ей снилось каждую ночь, за миг до того, как кривой костяной кинжал перерезал ему горло. А дальше была только тьма. Пустая, стерильная и баюкающая — не было страха, не было боли. Сэра понимала, почему это произошло. Это всё брат. Он подарил ей благословенную тишину, чтобы она могла спать по ночам. Лишил всего, чтобы она могла жить и дышать.
Только время, проведённое с ним, она помнила хорошо. Чёрную крепость, вплавленную в скалу, и изломанный красный каньон перед ней. Алые камни, которые изрезали её босые ноги, пока они быстро куда-то бежали, научили её чувству боли. Вой и рёв, преследующие по пятам, дали ей осознать, что означает панический страх. А небесное сияние длинного меча, проложившего путь, стало путеводным светом надежды. Постепенно внутренняя тьма заполнялась — в ней появлялись новые образы, люди, эмоции и ощущения.
Тёплая постель, чистая одежда и горячая еда означали безопасность. Это успокаивало, прогоняло прочь страх, хотя девушка понимала, что ощущение ложно. Ведь она слушала разговоры людей, причитания слуг и воинственные речи, доносившиеся от площади перед замком. Страх лишь затаился, но он неизбежно вернётся. И когда это произойдёт, она снова станет бессильной жертвой. Эти руки были слишком слабы, чтобы дарить другим надежду. Сэра могла только ждать и смотреть на мир глазами того, кто связал с ней свою душу.
Благословенный брат, где бы он ни был, всегда оставался неподалёку. Какие бы ему опасности ни угрожали, она не боялась, чувствуя его несгибаемую уверенность в собственной груди. Но всё же скучала — простое, человеческое чувство росло день ото дня, пока он дарил надежду и сражался вдали. Она же могла только мечтать, вглядываясь в горизонт из окна высокой башни, о том, как решится его поприветствовать. Сплести из звуков радостные слова, чтобы вызвать намёк на улыбку. Вернуть ему пламя, что он ей дарил каждый день.
Наблюдая за его походом, она многому уже научилась. Ей понравился высокий зеленоглазый гвардеец, с которым Ланн подружился. Он был хорошим и наивно пытался защищать её брата в бою, словно хоть что-то в этом мире могло нанести ему вред. А недавно в Айре воспылал тот же прекрасный свет, за которым Сэра могла только любоваться издалека.
Это было безумно прекрасно, она даже заплакала, восхищённая красотой момента. Но он был безнадёжно испорчен смертью товарища, к которому Ланн тоже начал привязываться. Боль потери и лёгкое чувство тоски — вот чему она научилась. И смогла осознать, что именно это чувство навещает её по ночам. Мир становился всё больше, ярче, полнее. А видимый из окна горизонт скрывал за собой многое из того, что Сэра ещё бы хотела познать, когда брат вернётся и прогонит прочь ужас, что приближался к стенам этой твердыни.
Но сейчас ему нужна была помощь. Ланнард очень боялся потерять многих из спасённых людей на обратном пути. Это для него было по-настоящему важно — с каждой спасённой жизнью жгучее, незнакомое ощущение, что от него доносилось, становилось капельку меньше. Собрав воедино всё, чему она научилась, Сэра крепко сжала кулачки и сделала глубокий вдох свежего весеннего ветра.
Служанка, закончив уборку, уже направилась к выходу, когда юная госпожа заговорила. Полная женщина едва не подпрыгнула, схватившись за сердце, — настолько это было внезапно. Ведь последние два дня одинокая жительница башни сохраняла безмолвие и начала уже казаться элементом мебели, тряпичной куклой, безучастно вглядывающейся в горизонт у окна. Только подносы с исчезающей едой и полный ночной горшок, который ей приходилось выносить, указывали, что девчушка всё же жива.