— Принимаю ваш вызов! Именем дома Граденс подтверждаю, что своим клинком вынесу суждение, достоин ли этот юноша войти в ряды благородных, — с шелестом осенней листвы в голосе произнёс граф. — Сражаться будем прямо сейчас, используя любое оружие ближнего боя, до первой крови или сдачи одного из оппонентов. Сэр Филиш, думаю, вы соизволите стать наблюдателем за этим представ… поединком?
— Разумеется, ваше Сиятельство. Но вы не обязаны принимать вызов этого наглеца, так как не изъявили желания участвовать в мероприятии, — бросив на Айра раздражённый взгляд, ответил Филиш.
— Парень пожелал получить одобрение самого высокородного из аристократов, присутствующих в крепости, — это весьма разумный поступок. Прошение к Её Величеству о даровании титула, скреплённое моей печатью, вряд ли осудят, — Граденс развёл руками и потянул из ножен свой меч.
Гвардеец молчал, крепко сжав зубы, только руки, сжимающие бастард, немного подрагивали. Он едва мог разобрать, о чём они говорят — череп сжимал голову раскалённым обручем, латы стали домной, в которой плавилось его тело. Но хуже всего была злоба — глубокая, нечеловеческая, обжигающая, подобной которой он не испытывал никогда. Даже когда провожал бессильным взглядом избежавшего наказания благородного упыря, который замучал пятерых юных селянок, приехавших в столицу продавать урожай. Нет, сейчас это было что-то иное, пришедшее из глубин самой его сути — незамутнённая ненависть, не имеющая адресата, словно он ненавидел весь мир.
Вигмар Брасс наблюдал лихорадочным взглядом за тем, как меняется выражение лица бывшего друга. Он выполнил свою задачу, и теперь ему, возможно, даже позволят поспать — впервые за несколько дней. Опытный лекарь уже перебинтовал голову — череп у бастарда оказался достаточно прочным, чтобы выдержать полученный удар, хотя тошнота и гул в ушах всё ещё никуда не исчезли. Но они не слишком мешали молодому аристократу. В сравнении с жутким, изматывающим шёпотом, который он слышал уже больше недели, вкупе с нечеловечески мучительными кошмарами, что приходили, стоило ему лишь сомкнуть глаза, разбитая голова была сущей мелочью.
Он не мог об этом сказать даже отцу — стоило завести тему, как чудовищное присутствие чего-то запредельного обрушивалось на него, словно саван, заглушая все мысли и звуки. Сначала бастард думал, что это влияние Разрушителя, которого они зрели воочию в Чаще. Но ошибался — чем бы “это” не являлось, оно никак не могло быть людским, пусть и злым, богом. Ведь в глубоком, как пучины кошмара, разуме, что касался трепещущей души Вигмара, внушая тому чуждые желания, не было ничего человеческого. Все его собственные чувства и мысли уже почти испарились под этим давлением. Осталось лишь лёгкое удовлетворение тем, что Айру тоже предстоит познакомиться с этим страхом поближе. Он ведь грезит о справедливости? Это и есть — справедливость.
Когда граф вышел на арену, Айр заставил себя медленно вскинуть меч и отсалютовать ему. Он понятия не имел, насколько Граденс хорош в ближнем бою, но это не имело значения. Главное — что он был подонок, по косвенной вине которого погибли десятки крестьян в его владениях. Он был ничем не лучше столичных ублюдков. Он был достоин смерти. Слишком долго гнев тлел, слишком много сожрал, подпитываемый сожалениями. Наконец-то он сейчас найдёт выход и обрушится на святотатцев!
Шейл, немного помедлив, вернул ему знак приветствия. А затем произошло то, чего не ожидал никто — а в первую очередь, разумеется, сам бывший гвардеец. Граф холодно бросил свой меч к его ногам, как только Брасс-старший огласил начало поединка. Повисла растерянная тишина, никто не понимал, что значит этот жест. Подрагивая от ненависти, Айр, сжав волю в кулак, заставил себя проскрипеть:
— Как это понимать? Неужели вы струсили, граф?
— Не хочу тратить понапрасну ваше и своё время, а бесчестие меня не страшит. Несмотря на отсутствие манер, рыцарский титул — ваш по праву, а у меня нет намерения мешать его получению. Посему — поздравляю с победой, вы своей цели добились, шевалье.
В голосе графа послышалась неприкрытая издёвка. Шейл Крестник наслаждался тем, что лишил Айра возможности его сразить в поединке законным путём. Бесстыдное ничтожество! Он был всё ещё уверен, что ранг, правила и статус могут его защитить. Ощущение, что он допускает ошибку, возникло лишь на долю секунды. Граф уже повернулся к нему спиной и направился к краю арены. Рука сама собой вскинула клинок из лунного серебра, но разящему удару не было суждено произойти.