Ланн молча кивнул, обошёл кровать и лёг рядом, коснувшись Айра плечом. Сэра закончила рисовать липкий след на поражённой плоти гвардейца и направилась к своему брату, негромко и собранно объясняя, с интонациями учителя, проводящего давно выученный наизусть и успевший надоесть урок:
— После того как я закончу, вы погрузитесь в подобие сна. Айр, это будет отражение твоего Эго, и ты будешь властен там над некоторыми из законов, но без нужды не рискуй менять себя слишком сильно. Знай главное: в этом пространстве ты будешь бессмертен, какие бы страшные раны ты ни получил — коли не иссякнет твоё желание сражаться, ты не падёшь. Посему защищай Ланна — он там рискует не только жизнью, но и душой.
— Сэра, а чем рискуешь ты? — спросил Ланнард, взволнованно вглядываясь в непроницаемые, глубокие глаза девушки.
— Ничем. В моих силах пока лишь вас проводить в путь и молиться судьбе, ожидая возвращения. Но в этот раз… всё точно получится. А сейчас — спите!
Звенели цепи. Оковы протянулись над жаркой бездной, способной расплавить даже камень. Её жар возносился вверх, к бесконечному переплетению сотен и тысяч сверкающих звеньев, каждое из которых было десятки метров в обхвате. Их переплетения на немыслимой высоте закрывали от яростного жара весь мир, принимая его на себя. Но нерушимый металл даже не нагревался, лишь мелодичный звон от ударяющихся друг о друга цепей заполнял собой это место. Восходящие потоки воздуха делали всю эту конструкцию очень шаткой, а бесконечно долгое падение вниз грозило неминуемой смертью. Откуда шёл жар, было не видно, лишь блеск алых углей иногда проглядывал сквозь густой, потусторонний мрак. Глубочайший котёл скованных грёз и пылающей ненависти не могли пронзить лучи далёкого солнца.
Жарко было, словно в печи. Айр собственной шкурой чувствовал испепеляющий сухой жар, от которого кожа начала пузыриться и плавиться. Каждый вдох был невыносимым страданием, раскалённый воздух опалял легкие. Его глазные яблоки ссохлись и впали внутрь черепа, но он всё равно видел. Собственные обожжённые руки и чёрную фигуру вдали. Он заметил этот силуэт, и боль сразу перестала сводить с ума. Она не исчезла, всё так же ощущалась по всему телу, просто внутренние приоритеты сместились. Он чувствовал, что сгорает от собственной ненависти, но тот силуэт — был здесь лишним. Айр закричал и потянулся к нему, разом преодолев сотни метров пространства, но наткнулся лишь на холодную, нерушимую стену высокомерного отрицания.
Один быстрый жест нечестивого фантома — и его скрутило и разорвало, забросав окрестные цепи кусками живой, агонизирующей плоти, тем не менее способной воспринимать, чувствовать, осознавать. Но вторженцу не было до Айра никакого дела — он просто отмахнулся от владельца тела, словно от назойливого насекомого. На его матово-чёрной, обсидиановой шкуре мерцали и переливались далёкие звёзды, а фиолетовые, горящие глаза раздражённо метались, что-то пытаясь найти в переплетении внутренних запретов гвардейца.
«Боль. Страдание. Унижение. Бессилие. Слабость. Я через всё это прошёл, всё выпил сполна. Но эта высокомерная мразь даже меня не замечает. Не знаю, из какой бездны выползла эта тварь, но она — настоящий, истинный аристократ!» — апофеозом ненависти взвыл внутренний голос, и пламя глубин ринулось вверх, заставляя цепи трястись в унисон.
— Под пологом сна все мысли реальны. Вспомни себя на прошлой заре. Тело и разум верни себе те, что были тогда, бренное оставь в забытом и потерянном прошлом! — мысль обрела голос, что слился в заклятие, подслушанное у ларийца. Теперь Айр понимал его смысл, за мгновение собрав себя воедино и сделав шаг по направлению к супостату.
Аметистовые зрачки лишь на мгновение скучающе сфокусировались на наглом и жалком смертном. Не защищённом никакими высшими силами, но дерзнувшем воспротивиться Его Воле. Он был жалок, нелеп и совершенно бессилен. Хохот, тёмный и нечестивый, полоснул по разуму Айра просоленными волокнами розг. А затем прогремел голос, исполненный крушащей зубы уверенности:
— Ты здесь, шлюха. Я чувствую. Неужели ты решилась покинуть домен и действовать напрямую? Напрасно. В этот раз твои пешки ещё слабее, чем прежние. Я открою им истину мира! А затем наконец мы снова встретимся. Ты проведёшь со мной целую вечность, до завершения этого цикла, точно так же, как в первый раз.
Это были даже не слова, а воплощённые тёмные, низменные желания, обретшие их форму. Унизительные, пахнущие чужими страданиями, похотью и насилием. Всем тем, что гвардеец так ненавидел. Его вспышка слилась с горячей адской баней снаружи.