— Еще один скептический комментарий, и я надеру тебе задницу.
Парень молча смотрит на меня, а затем откидывается на спинку кресла и разражается смехом.
С блеском в глазах парень выпрямляется, и я удивляюсь, что тут такого чертовски смешного, когда я была совершенно серьезна.
— Теперь я понимаю, почему ты вызываешь такой ажиотаж. Не только в этой школе, но и у моего брата.
Они братья.
Я сажусь, расправляя плечи, затем бросаю последний взгляд в его сторону, прежде чем снова развернуться и схватить карандаш.
— Иллюзия. Вы оба чертовски раздражаете.
Он усмехается.
— Ладно, детка. С тобой будет очень весело.
Я сжимаю свой второй карандаш, чувствуя, как под давлением трескается дерево. Снова развернувшись, я запускаю руку под стол и прижимаю кончик карандаша к его бедру.
— Я почти сыта по горло сегодняшними грубыми комментариями. Я бы предпочла, чтобы ты оставил их при себе. Если тебе захочется сказать еще какую-нибудь смешную шутку, то думаю, тебе стоит направить ее на своих друзей после уроков, а меня оставить в покое, если ты не хочешь, чтобы этот карандаш вонзился тебе в ногу.
Парень пристально смотрит на меня, его глаза темнеют, пока не становятся такими же, как у его брата. Он скользит рукой под парту, пока не обхватывает пальцами мои. Я стискиваю зубы от неприятного ощущения прикосновения кожи к коже.
— Слушай меня, и слушай хорошо.
Он сжимает пальцы, почти до боли.
— Я не знаю, кто ты и откуда, но я не слишком благосклонно отношусь к угрозам. Никто из моей семьи их не любит. Так что следи за своим ртом, пока я не засунул в него пистолет.
У меня раздуваются ноздри, я прищуриваю глаза и напрягаю пальцы, пока он не отпускает меня. Потом убираю карандаш от его бедра, выскальзываю из-под стола и поворачиваюсь обратно.
Несколько человек пялятся на меня, но большинству из них я необычайно неинтересна. Я не знаю, то ли этот класс настолько увлекателен, то ли этот парень Морелли имеет к этому какое-то отношение. Если да, то он, должно быть, опаснее, чем я думала.
Это значит, что другой Морелли также опасен. Может быть, даже еще опаснее.
Я сглатываю.
Еще одна причина держаться от него подальше. Он всего лишь отвлекающий маневр. Опасный отвлекающий маневр.
От которого я никак не могу отвлечься.
Моя спортивная сумка пропала.
Должно быть, они выбросили ее после того, как отправили меня в подвал. В любом случае, это не имеет большого значения, поскольку сегодня вечером я не буду драться. Но вместе с этим исчезла моя одежда для боев и тренировок, и это действительно чертовски хреново, потому что теперь я не знаю, в чем буду драться.
Когда я снова выйду на ринг.
Остаток дня прошел спокойно. Но это никак не помогло преодолеть ту грань, на которой, похоже, я балансировала. Мой гнев медленно выползает на поверхность… Как скоро он вырвется на свободу?
Когда мы с Арией вернулись домой из школы, я с радостью обнаружила, что тетя Глория и дядя Джерри работают допоздна. Это означает, что мне не придется терпеть их допрос до того, как я пойду сегодня вечером на работу.
Иначе говоря, до похода в «Инферно».
Когда сегодня рано утром я говорила с тетей Глорией, то сказала ей, что у меня будет длинная смена в первый вечер моего возвращения. Она поверила мне, и я думаю, что это только потому, что последние несколько дней я вела себя осторожно.
У меня не хватило духу попытаться выбраться раньше. Я была так чертовски слаба. Мое тело уже не то, что раньше, и я беспокоюсь, что никогда не буду также хороша. И не только это, но когда я вернусь туда, не будет возможности скрыть то, что со мной произошло. Пытки, которым меня подвергали, будут выставлены на всеобщее обозрение под ярким светом прожекторов. От шеи до бедер меня покрывают раны и порезы. Возможно, они заживут, возможно, даже потускнеют, но они все равно останутся, и их невозможно будет не заметить.
У меня одна цель, и она заключается в том, чтобы вернуться в «Инферно». Не для того, чтобы драться, а, чтобы дышать воздухом жестокости и смотреть бои. Мне нужна грубость. Мне нужно что-то почувствовать, и даже если сражаюсь не я, я могу хотя бы притвориться.
Пока мои силы не вернутся, это все, что у меня есть.
Накинув на плечи толстовку с капюшоном и надев на ноги свежую пару леггинсов, я сажусь на кровать и достаю из-под нее теннисные туфли. Сегодня вечером я собираюсь остаться инкогнито. Я не хочу, чтобы меня замечали фанаты или Реджи.
Прошло слишком много времени. В прошлые выходные я пропустила свой бой, и знаю, что Реджи будет что сказать по этому поводу. Будут и «я же говорил», и «какого хрена ты думала». Я не хочу разбираться со всем этим. Я просто хочу посмотреть бои и забыть обо всем остальном.
Я не хочу, чтобы вопросы и суета стали невыносимыми до такой степени, что мне не захочется там находиться. Мой разум еще не готов. Мое тело еще не готово. Вот почему я не хочу, чтобы меня обнаружили сегодня вечером.
Фанаты будут умолять меня об этом и с надеждой скандировать мое имя. Они будут сильно разочарованы, когда поймут, что этого не произойдет.
По крайней мере, не сегодня.
Я вернусь на ринг, но только тогда, когда буду достаточно сильна, чтобы драться так же хорошо, как раньше, или даже лучше. Я не позволю, чтобы меня сбивали с ног, как это было раньше. Я стану сильной.
Я стану той, кем мне нужно быть.
Той, кем я всегда должна была быть.
И я уничтожу любого, кто встанет на моем пути.
Я пробираюсь через гражданский вход и начинаю думать, что это была плохая идея.
От количества людей, возбужденных от желания почувствовать запах крови или каплю пота на своей коже, зал пульсирует до такой степени, что у меня скручивает живот. Пол вибрирует от их топота. Воздух наэлектризован, сексуально заряжен, полон ярости и потребности в жестокости «кожа к коже».
Мне все еще больно, я все еще чувствую себя не в своей тарелке, и мне еще меньше обычного хочется быть рядом с толпой. Поэтому пробираясь через заброшенную парковку и туннели в «Инферно» и сталкиваясь плечом к плечу с людьми слева и справа, я была в состоянии повышенной готовности. Сегодня прохладно, и холодный воздух проникает в подземелье. Я рада, что накинула на себя большую толстовку. Не поднимая спрятанную под капюшон голову, я пробираюсь в главную зону, мое лицо скрыто.
Тетя Глория и дядя Джерри вошли как раз в тот момент, когда я уходила. Я успела сказать тете, что опаздываю, поэтому она не стала меня тормозить, но это не помешало ей долго смотреть в мою сторону. Предупреждая. Угрожая.
Не облажайся.
Не. Облажайся.
Я ненавижу то, что в один прекрасный день жестокость тети неизбежно лишит ее жизни. Ее ненависть не оставляет мне выбора. Я никогда не освобожусь от нее. Ария никогда не освободится от нее, если я позволю ей продолжать свои безумные мысли. Она никогда не остановится. В некотором смысле, она и мой дядя уничтожают так же, как и мои родители. Они борются с тьмой, но они такие же плохие.
Может, даже хуже, потому что мои родители никогда не причиняли мне вреда. Такое ощущение, что цель тети Глории и дяди Джерри — причинить мне боль и страдания. Их не волнует ничего, кроме превращения моей жизни в ад. Интересно, как бы она отреагировала, если бы поняла, что ее дни ограничены, и наступит время, когда от нее останутся только кости и грязь. Я буду наслаждаться каждым мгновением, вырывая дыхание из ее легких. Я ненавижу, что все должно быть именно так. Я презираю то, что она пытается спасти меня, но делает только хуже.
Она превращает меня в свой худший кошмар.
Мои ноздри раздуваются от отвращения. «Почему я становлюсь таким... таким человеком?» Кровь в моих жилах бурлит от болезни, с которой я боролась всю свою жизнь. Я никогда не хотела быть таким человеком.
Но я учусь, я должна быть таким человеком.
Ария... она никогда меня не простит. Она никогда не захочет видеть меня в своей жизни, когда поймет, насколько я безумна. Ария будет ненавидеть меня, просто и ясно.
Она удерживает меня на поверхности здравомыслия. Я не хочу знать, кем бы я была без нее.
Я предпочитаю не думать об этом.
Голоса становятся оглушительными, и я освобождаюсь от своих мыслей. Шумиха уже достигла своего апогея, я протискиваюсь сквозь сильные руки и становлюсь первой в очереди перед рингом. Высовываю пальцы из толстовки, и провожу ими по грубому канату ринга. Как же долго. Слишком долго я не прижимала ноги к испачканному мату. Слишком долго я не потела и не чувствовала боль в костях. Приятную боль.
Потирая пальцами канат, я обещаю себе, что вернусь в течение недели. Завтра я вернусь в спортзал и буду работать над тем, чтобы снова бороться. Я добьюсь этого.
Я должна.
В тот момент, когда гаснет свет, моя кожа покрывается мурашками, и я оглядываюсь вокруг, возбуждение и адреналин бегут по моим венам, как будто это я на ринге.
Я отпускаю канат, натягиваю капюшон на лоб и заправляю волосы за уши. Я чувствую себя нелепо, стоя в толпе, рядом с женщинами в платьях и юбках, демонстрирующими свои животы в топах и на высоких каблуках, в то время как я стою здесь в мешковатой толстовке, леггинсах и теннисных туфлях, видавших лучшие времена.
Мне должно быть все равно, потому что на самом деле мне все равно. Но женская часть меня, девушка, которая живет под маской, ненавидит, что она не может чувствовать, не может переживать того же, что все они.
Я отчаянно хочу любви и в то же время презираю себя за то, что так сильно ее хочу. Я никогда не хотела бы оказаться в таком уязвимом положении, но я также хочу испытать то, о чем говорит весь мир.
Любовь.
Хотя, в конце концов, я не думаю, что когда-нибудь узнаю, как заставить свое сердце биться. Это пустая, тяжелая мышца в моей груди, которая умерла очень, очень давно.