Я наблюдаю, как мужчина, которого я уже однажды видела, выходит на ринг, его шорты низко спущены на стройных бедрах, а тело выглядит так, будто высечено из камня. На его загорелых руках вздулись вены. Я сама никогда с ним не дралась, но видела его мельком. Он проливает кровь. Он не просто дерется.
Он хочет убивать.
Это его единственная цель, и я могу сказать, когда он крутит в руке свой нож, изношенный и выцветший, кажется, что он сломается в тот момент, когда коснется чьей-то кожи. Но я знаю, что этого не произойдет, потому что он умный ублюдок и знает, как покончить с жизнью.
Он хорош собой, с его щетиной на лице и тщательно выбритыми волосами. От этого черты его лица кажутся тоньше. Его глаза темные, жестокие. Слегка безумные.
Я знаю этот взгляд.
Я чувствую его в своих собственных глазах.
Люди аплодируют, хлопают и сходят с ума, а мужчина стоит там и смотрит в конец зала. Туда, где находятся шкафчики. Туда, откуда он пришел.
Он кажется... отрешённым. Нервным. Недовольным.
Я не хлопаю в ладоши и не подбадриваю. Я стою, уперев руки в бока, и вдыхаю, витающее в воздухе напряжение. Воздух густой и тяжелый. Он щекочет мне нос, как мускатный орех, и я воздерживаюсь от того, чтобы поднести пальцы, чтобы унять зуд.
Как будто звук в комнате стихает, клянусь, я чувствую приближающиеся шаги. Я поднимаю глаза и, когда человек идет по темному коридору, сжимаю манжеты своей толстовки.
Я не вижу, кто он. Но я чувствую его.
И я знаю.
Это он.
Морелли.
Он высокий. Широкоплечий. У него хищная походка. Как будто земля проложена только для него. От точности его шагов я раскрываю рот. Его руки вытянуты по бокам, напряжены.
Затем он выходит из темноты.
Когда он приближается к рингу, его глаза смотрят на всех и ни на что, я смотрю на него, не отрываясь, и едва могу моргнуть. У него дергается челюсть. Волосы взлохмачены. На нем шорты, обрезанные выше колена. Рубашки нет.
С каждым шагом мышцы у него на прессе вздымаются и напрягаются, с торса до шеи тянутся темные татуировки. Они обвиваются вокруг руки и плеча и продолжаются на противоположной ноге рисунками, от которых я не хочу отводить взгляд, но должна.
Потому что не могу надолго оторваться от его глаз.
Они — смерть.
Морелли отталкивается от каната и с легкостью проскальзывает под ним, ступает на мат и встает с противоположной стороны от человека с ножом.
Их позы напряжены, когда они смотрят друг на друга, внутри бушует ярость. У человека с ножом на лезвии побелели костяшки пальцев, и мне действительно интересно, не сломается ли оно в его хватке.
Голоса снова затихают, мужчины стоят лицом к лицу.
Затем... они двигаются. Ну, человек с клинком — да. Морелли делает то же самое, что и со мной. Он стоит там почти со скучающим выражением лица. Наблюдает, как человек с ножом прыгает вокруг него, ища слабое место, легкую точку доступа.
«Извини, приятель, но её нет».
Он все еще пытается, оглядываясь по сторонам и становясь все более взволнованным. Парень выбрасывает руку вперед, лезвие едва задевает руку Морелли. Я наблюдаю, как кожа краснеет, поверхностная царапина, нож едва его задевает.
Брови Морелли приподнимаются, и я чувствую то, что он не говорит.
«Слабак».
Человек с ножом снова ударяет Морелли, на этот раз достаточно глубоко, чтобы пустить кровь. Я вижу, как у него на коже разрастается красное пятно, как маленькая бусинка превращается в струйку, стекая по загорелому животу.
Брови Морелли опускаются, как будто он смущен или, может, немного шокирован смелым поступком Взбешенного. Морелли делает шаг вперед, его движение настолько быстрое, что я едва успеваю заметить, как он вскидывает руку и наносит мужчине с ножом быстрый апперкот в челюсть.
Я вижу, как верхняя часть его рта движется в противоположном направлении от челюсти, и морщусь от дискомфорта, вспомнив, какой сильный удар может нанести Морелли. Я смотрю на брызги крови, которые, взлетев, приземляются на мат и канат ринга.
Человек с клинком отшатывается в сторону, и я чувствую его ярость, когда он выпрямляется и тянется свободной рукой к челюсти. Он двигает её туда-сюда, потягивая мышцы, и его охватывает абсолютная ярость.
Он становится невменяемым.
Он бросается на Морелли с такой скоростью, с какой не двигался всю ночь, прыгает вперед и вонзает лезвие прямо Морелли в живот.
По всему залу раздается коллективный вздох, в том числе и мой собственный. Я моргаю, наблюдая, ожидая, что сделает Морелли.
Он быстро обхватывает пальцами шею Взбешенного, а свободной рукой берется за рукоятку лезвия и вытаскивает его из живота. Он весь в крови, темно-красной, почти черной, стекающей по мату.
Его ударили ножом.
Я едва могу дышать, глядя, как его окружает тьма, такая, какую я никогда не чувствовала. Он роняет нож на землю, сжимает окровавленную руку в кулак и бьет мужчину по лицу.
Один раз. Второй.
Снова, и снова, и снова.
Морелли бьет его, шагая вперед, крепко сжимая пальцы на шее Взбешенного. Сначала Взбешенный с ним борется, но быстро понимает, что ему не справиться с Морелли.
Никому не справиться.
Мою кожу начинает покалывать, когда он делает шаг, пересекая ринг, и бьет его снова и снова. К тому времени, как они добираются до веревки, Взбешенный становится болванчиком, кровь стекает по его полуобнаженному телу. Даже Морелли весь в крови, в густой смеси своей крови и крови противника. Это кровавое месиво, более кровавого я давно не видела.
Он продолжает двигаться вперед и, когда Взбешенный прижимается спиной к веревке и выгибается дугой, бьет его еще раз.
С такого близкого расстояния, почти прямо над моей головой, я слышу хрипы и стоны Взбешенного.
Морелли перемещает руку с шеи Взбешенного на его челюсть, другой рукой тянется ему за голову, чтобы покрепче ухватить.
Щелк.
Широко распахнув глаза, я вижу, как Морелли, не моргнув, обрывает его жизнь. Когда он забирает последний вдох, на его лице не отражается никаких эмоций, даже ярости.
Боже мой, это захватывающее зрелище.
Тело Взбешенного безвольно обмякает на канате, его голова свешивается набок. Кровь начинает стекать у него изо рта прямо мне на лоб.
Я поднимаю взгляд и перестаю дышать, когда мои глаза встречаются с глазами Морелли.
Он стоит там с отсутствующим выражением на лице, а по моему виску стекает теплая кровь. Я не отстраняюсь, чувствуя на коже свою дозу чужой крови. Хотя сегодня я ее не ждала.
Не ждала этого.
Эти... эмоции бурлят в моей груди с такой бешеной скоростью, что я не успеваю их переварить. Как будто мир находится в нескольких секундах от конца света.
Как будто все эмоции, которые я прятала глубоко в своей груди последние семнадцать лет, вырываются на поверхность без малейшего шанса остановиться.
Что бы я ни чувствовала в своей жизни, это ничто по сравнению с тем, что я чувствую сейчас.
Глаза Морелли не отрываются от моих и не дают мне уйти. Его темный взгляд вспыхивает, когда он видит на мне кровь. Протянув руку, я вытираю ее, размазывая по лбу и волосам. Я не знаю, что делать, не знаю, как себя вести.
Я чувствую себя... сумбурно.
Я высовываю язык и облизываю губы, смачиваю их и чувствую, что должна говорить, хотя слова не идут. Этот момент совсем не похож на нашу последнюю встречу. Она была полна ненависти, вражды.
В этом моменте все эмоции мира собраны воедино.
Я хочу этого. Я хочу иметь возможность отключиться. Выражение его глаз... Я хочу такого в своих. Я хочу иметь возможность убивать, забирать жизнь, красть чье-то дыхание, не беспокоясь о последствиях. Все, что есть в Морелли, я хочу видеть в себе. Я хочу глушить эмоции босыми ногами и ничего не чувствовать.
Я хочу быть безжалостной, как Морелли.
Хочу, чтобы он тренировал меня, учил, помогал мне стать убийцей, которой мне суждено быть. Мне нужны его знания.
Мне это нужно.
Внезапно Морелли бросает труп Взбешенного на землю, затем разворачивается и уходит с противоположного конца ринга.
Наша связь прерывается, и воздух молниеносно врывается обратно в мои легкие. Люди начинают сходить с ума, кричать и толкаться мне в спину. Я отбиваюсь от них, но это бесполезно при таком количестве толкающихся меня людей.
Он должен научить меня.
Я выныриваю из потока людей, проскальзываю под канатом на ринг, отчаянно пытаясь поймать Морелли, чтобы его попросить. Чтобы умолять. В этот момент я не против показаться отчаянной. Никогда ни в чем в жизни я не была настолько уверена, как сейчас в том, что он должен мне все показать. Переехав к тете и дяде, я запуталась, и впервые с тех пор, как переступила границу Орегона, я чувствую ясность.
Это правильно.
Я бегу через ринг, шлепая ногами по луже крови. Я слышу шепот, они гадают, кто я такая. Они гадают, не я ли это, но не знают.
Я бросаюсь на другой конец ринга, спрыгиваю вниз и направляюсь к раздевалкам. Натягиваю капюшон на голову и смотрю в пол, преследуя Морелли. Как раз, когда я собираюсь срезать угол и войти в мужскую раздевалку, меня за шею хватают чьи-то пальцы. Я распахиваю глаза и, оглянувшись, вижу Коргана, его лицо напряжено и раздражено.
— Какого хрена, Рэйв?
Нахмурившись, я вырываюсь из его объятий, стягивая с головы капюшон.
— Что?
Его глаза расширяются.
— Что, черт возьми, с тобой не так? Ты исчезаешь больше, чем на неделю, и появляешься снова в толпе простых людей? Что, черт возьми, случилось?
Я перевожу взгляд на раздевалку, меня охватывает паника, что я теряю свой шанс. Морелли ускользнет, он найдет способ, и тогда я не знаю, когда смогу его попросить. Подходящего момента больше не будет.
— Семейное дерьмо, — бормочу я без особого энтузиазма.
Однако эти слова — ошибка, и Корган сразу же улавливает ее. Он знает, что у меня нет семьи, во всяком случае, на самом деле.