— Нет, пожалуйста! Я сделаю все, что ты, блядь, скажешь. Я быстро учусь. Научи меня и покончи со мной. Мне все равно, блядь. Мы не обязаны быть друзьями. Мы не должны быть никем. Просто покажи мне, как быть безжалостной. Это все, что мне нужно.
Морелли смотрит на меня еще мгновение, и я готова поклясться, что он не дышит, но его швы растягиваются каждые несколько секунд, выдавая его поверхностное дыхание.
— Нет. Пойдем, Роско, — требует он, обходя меня, не говоря больше ни слова.
— Нет! Подожди!
Я обхватываю его мускулистое предплечье. Мои пальцы сразу же начинают гореть от прикосновения, в крови появляется ощущение покалывания, как при засыпании. Мое дыхание застревает в горле, и я поднимаю взгляд, гадая, чувствует ли он то же самое, что и я.
Его глаза прожигают мои, темный шоколад становится мутным. У меня перехватывает дыхание, и я не хочу ничего, кроме как дышать. Но проходит всего секунда, пока он заглядывает мне в душу, и я теряюсь, барахтаюсь в поисках чего-то, о чем и не подозревала. Он как будто может уловить удары моего сердца, которое я считала пустым, вырывая их из моей груди ловкостью и проворством, какими может обладать только он. Он разжигает огонь в моей душе и одновременно топит его, пока я не задыхаюсь. До этого момента я всегда чувствовала себя бездушной, никчемной, но сейчас смотрю на него и понимаю, что я более человечна, чем когда-либо считала.
Оскалив зубы, Роско испускает лай, готовясь укусить меня за то, что я прикоснулась к его хозяину.
— Роско, нет.
Морелли поднимает руку, и я разжимаю пальцы.
— В любом случае, на вкус она была бы не так уж хороша. — Морелли смотрит на меня, словно на кусок мусора на обочине дороги, и я не могу унять пронзившую меня боль.
«Мне, блядь, наплевать на всех, но что такого в этом парне, что постоянно задевает за живое?»
— Значит, это «нет»?
Я отступаю назад, нуждаясь в пространстве, в воздухе, чтобы прочистить голову. Что бы он ни делал со мной, это нехорошо, и я начинаю сомневаться в этом решении.
— Это, блядь, нет. Убирайся отсюда на хер, малышка. Ты не предназначена для «Инферно». — Он отворачивается, хватает свои вещи со скамейки и уходит, его живот все еще наполовину зашит, за ним по пятам идет его огромная собака.
Я смотрю на его удаляющуюся фигуру.
— Ну и тебя тоже на хер.
Рэйвен — девять лет
Напряженно наблюдаю за вечеринкой со стороны, так как я вижу, как все танцуют, пьют и принимают наркотики, к которым, по словам мамы и папы, мне нельзя даже прикасаться.
Люди входят и выходят из дома, и я смотрю, как мой отец, как всегда, становится звездой вечеринки. Его длинные темные волосы струятся по плечам, верхняя часть тела без рубашки загорелая и подтянутая. Женщины любят его, и я действительно не понимаю, почему мама это допускает. Она говорит, что я не пойму этого, пока не стану большой девочкой.
Но я понимаю. Любовь должна быть между двумя людьми, а не четырьмя, не шестью и не целой компанией. Мой отец позволяет женщинам прикасаться к нему так, что мне становится не по себе. Я слышала, что слово «поли» порхает повсюду, как надоедливый комар, от которого невозможно избавиться. Мне хочется понять, потому что, возможно, это уменьшит мой дискомфорт, но я знаю, что причина не только в этом.
Мои родители... они... они убивают людей.
Та первая ночь, когда я увидела их у костра, была не последней. Я достаточно раз подглядывала за ними, чтобы видеть, как отнимают жизни направо и налево. Эти люди не всегда хотят умирать. Иногда кажется, что они не против смерти, но некоторые кричат и дерутся, а у моего отца появляется страшное выражение лица, которое стало повторяться в моих кошмарах.
Они как будто превращаются в других людей. В тех, кто совсем не похож на моих родителей. Но я не задаю им вопросов, потому что они мои родители, и я их люблю. Они никогда не обижали меня и не поступали со мной жестоко. Они любят меня всей душой.
Но я видела пятна крови и кучи земли. Небольшие холмики у нас во дворе, которых не было накануне. Под землей, на которой я играю, зарыты тела. Я не понимаю их образа жизни, и от этого у меня постоянно возникает чувство растерянности. Как будто внутри меня что-то не так. Самое страшное, что я уже привыкла смотреть, как они забирают жизни.
Это больше не страшная, пугающая сцена, которая заставляет меня прятаться под одеялом. Это как урчание в животе в пять часов на ужин. То же самое происходит и в девять часов, когда они устраивают вечеринки. Я подхожу к окну своей спальни и просто... смотрю.
«Похожа ли я на них? Мы с ними одно целое?»
Я смотрю с пустым сознанием, как они хоронят других, а некоторые просто исчезают с лица земли. Я больше никогда их не увижу.
Куда они уходят, я не знаю. У нас в доме запрещено смотреть новости. С возрастом, если честно, я вообще мало чем могу заниматься. Я обучаюсь на дому, мы живем на своей земле, и я не часто ее покидаю. Мы живем в глуши, и вокруг нас столько грязи и песка, что половину времени я нахожусь в пыли. Из-за отсутствия зелени моя кожа бледная с коричневатым оттенком.
— Маленькая Рэйвен, разве тебе не пора спать?
Даррен, парень, который часто к нам приходит, садится на диван рядом со мной и проводит пальцами по моим темным волосам. Я отложила книгу на колени, понимая, что не могу сосредоточиться ни на одном слове. Теперь, когда меня окружает аромат марихуаны Даррена, сосредоточиться будет еще труднее.
Есть несколько человек, которые, похоже, часто возвращаются. Они не исчезают, как другие. Некоторые женщины, но большинство — мужчины. Один из них этот Даррен, а еще Броуди — хороший друг моего отца. Оба они примерно возраста моих родителей, и они очень хорошо ко мне относятся.
— Сейчас только десять часов, — закатываю глаза я, ненавидя, что иногда они все еще ведут себя так, будто я ребенок.
Даррен наклоняется, золотая цепочка на его шее раскачивается в воздухе. Он ее переделал, потому что я знаю, что в первый раз, когда он пришел сюда, она была совершенно другой. Крест больше не висит как обычно.
Он перевернут.
Мне всегда становится жутко, когда я вижу перевернутый крест, не знаю почему. Это уже не первый раз, когда я вижу его или чувствую себя так. У некоторых людей на руках есть татуировки в виде перевернутого креста с большой буквой «К» вокруг него. Я не знаю, что это значит.
Может, я и не хочу это знать.
Даррен кладет руку на спинку дивана, и мы вдвоем чувствуем себя как-то интимно, даже когда в комнате полно других людей.
— Как у тебя дела в школе, Крошка Кроу?
Я перевожу взгляд на него, прищуриваясь от его слов. Я не ребенок, поэтому это прозвище меня раздражает. Честно говоря, Даррен здесь один из самых молодых, вероятно, ему где-то под тридцать с небольшим. Он симпатичный мужчина. Красавчик. Даррен, Броуди, мой отец и еще несколько их близких друзей — это те, на кого всегда вешаются девушки.
Девушки всегда окружают их на вечеринках, и у всех у них на лицах эта кокетливая ухмылка. Когда я вижу, как Даррен и Броуди делают это, у меня в животе возникает ощущение, будто крылья щекочут мою грудную клетку.
Обычно на таких вечеринках они со мной почти не разговаривают. Только когда вокруг нет большого количества людей, они подходят и общаются со мной. Они совсем другие люди в кругу своих друзей, чем, когда рядом только я. Когда вокруг много людей, я просто ребенок их друга, но, когда есть только мы, я нечто большее.
Я — их друг.
— В школе все хорошо. — Я отстраняюсь от него, хотя какая-то часть меня по какой-то странной причине хочет прижаться к нему. От этого комфорта у меня внутри все расплывается.
— Не хочешь показать мне свою комнату? Не помню, чтобы ты когда-нибудь мне ее показывала.
Даррен опускает руку к моему плечу и тянется пальцем к лямке моей майки. От этого белая ткань натягивается на моей груди, и сквозь нее проступают мои едва развитые груди. Мои щеки пылают. Я еще не дошла до того момента, когда мне нужны лифчики, но это не значит, что там ничего нет.
Я вдруг чувствую себя голой под его взглядом.
Я не могу сказать, нравится мне это или нет.
— Эм, конечно.
Моя комната — не повод для гордости, но мне не хочется быть грубой. Я вырываюсь из его объятий и смотрю на маму, которая целуется с одним из своих друзей. Мне это кажется странным, поэтому я отворачиваюсь и перевожу взгляд на отца. Он сидит за столом, где полно людей, и из-за густого дыма от его косяка их почти не видно.
Встав, я обхожу диван и направляюсь по узкому коридору в свою комнату. Стены в ней кремового цвета с легким оттенком нежно-розового. На тумбочке несколько книг, набор для раскрашивания и бумага для рисования. Кроме того, у меня есть кровать, застеленная бледно-желтым одеялом.
— Вот и все. — Я поворачиваюсь к нему и, глядя на него, шлепаю ладонями по бедрам.
Даррен смотрит не на мою комнату, а мне в лицо со странным выражением в глазах. Он делает шаг ко мне, затем еще один.
Он смотрит на меня все дольше и дольше, до такой степени, что у меня подмышками становится влажно от волнения.
— Эм…
— Тебя когда-нибудь целовали, Рэйвен?
Я хмурюсь и качаю головой. Отступив назад, прижимаясь спиной к стене. Я прикасаюсь к ней ладонями и тихо вздыхаю, чувствуя, как прохлада стены проникает под мою кожу.
«Какой странный вопрос».
— Ты когда-нибудь хотела узнать, каково это? — Даррен делает еще один шаг вперед, и мне некуда бежать. Я прижата к стене, и он оставляет между нами едва заметное пространство.
«Что происходит?»
— Я... я не знаю. Не думаю, что моему отцу это понравится, — шепчу я.
И правда, мой папа, возможно, живет необычной жизнью, но он всегда очень оберегал меня. И все их друзья тоже, поэтому мне интересно, почему Даррен так себя ведет.