Он находит в этом месте утешение так же, как и я.
Я выскальзываю из машины, закрываю ее за собой и иду в лес. Через несколько минут до моего слуха доносится шум воды, я пробираюсь между густыми деревьями и перешагиваю через камни. Как только в поле зрения появляется вода, я бросаю взгляд на Роско и вижу, что он уже заплыл на середину. Его хвост мотается туда-сюда, вода плещется во все стороны. Во рту у него длинная палка, его тяжелое дыхание слышно до самого берега.
Я стягиваю через голову рубашку, снимаю ботинки и расстегиваю ремень. Раздевшись и отбросив одежду в сторону, я захожу в воду, пока вода не касается коленей, я знаю, что погружение будет быстрым. Я наклоняюсь, прыгаю и, нырнув под воду, рассекаю поверхность.
Вода сегодня прохладная, и журчание в ушах приносит облегчение и успокоение. Отключиться от шумного, эмоционального мира — это утомительно. Не слушать ничего, кроме своего сердца и потока воды, — это необходимость, о которой я даже не подозревал.
Я подплываю к Роско как раз в тот момент, когда он качает головой взад-вперед, брызгая водой мне в глаза. Зарываюсь пальцами в его мокрую шерсть, даю ему поплескаться, а затем поворачиваюсь к водопаду.
Сегодня он падает сильно и мощно, снег, выпавший за зиму, еще не растаял, и вода бежит быстрее, чем обычно.
Некоторое время я плаваю туда-сюда, лежа на спине. При движении мои швы растягиваются и щиплют кожу, но я стараюсь не обращать на это внимания, пытаясь очистить свой разум.
Это трудно, потому что девушка из «Инферно» кажется каким-то вирусом, заражающим каждую мою мысль, и я не могу думать ни о чем, кроме нее. Она вихрем ворвалась в мою память и нашла свое пристанище.
Ее темные волосы, ниспадающие по спине, такие же красивые, как водопад, рядом с которым я плаваю. Ее хрупкая фигура, подтянутая и стройная, но не пышная, как должно быть у женщины. Она молода, все еще растет в своем теле, но ее внешность обманчива, потому что в ее глазах возраст, который я не часто вижу. Как будто она видела больше, чем положено в ее возрасте.
Я даже не понимаю ход мыслей в ее вопросе. Она хочет, чтобы я обучил ее, для чего? Она сражается в «Инферно», и если она еще жива, то даже тот факт, что она вернулась после того, как я сломал ей нос, говорит о многом. Я не был с ней мягок, я не ослаблял своей силы, когда бил костяшками пальцев по ее костям. Но девчонка вернулась, и более того, она хочет, чтобы я ее тренировал?
Это не имеет ни малейшего смысла.
«Я сделаю все, что угодно».
Ее слова звучат на повторе. Что мне вообще от нее нужно? Она не может дать мне ничего такого, чего я не мог бы получить от любого другого человека в «Инферно» или за его пределами.
Итак, что же мне может от нее понадобится? Чего я хочу от нее?
Абсолютно ничего.
Но это не мешает ей вторгаться в мои мысли, как яд.
Я лениво плыву к берегу, мои татуированные руки напряжены. Меня беспокоит, насколько она навязчива.
Я не собираюсь драться, пока мне не снимут швы, но, может быть, ночь в «Инферно», когда я буду смотреть, как дерутся другие, пойдет на пользу.
Поскольку, судя по всему, это место мне не подходит.
С этой мыслью я издаю резкий свист и направился к берегу. Я слышу, как за мной пыхтит Роско, как его сильные лапы быстро бьют по воде.
— Пора идти, Роско.
Мне нужно раз и навсегда выбросить ее из головы. И как только я это сделаю, я больше никогда не позволю себе думать о ней.
Никогда, блядь.
Рэйвен
— Да, мам, конечно, — говорит с порога Ария.
Я наблюдаю за ней, подняв взгляд, закинув ногу на кровать и зашнуровывая ботинки. Единственная принадлежащая мне сумка лежит рядом со мной на кровати. Надеюсь, что бы ни говорила тетя Глория на другом конце провода, это хорошие новости. Хорошие новости для меня, а не для нее.
— Я буду. Да, и она тоже. Угу, хорошо. Я тоже тебя люблю. Да, конечно. Хорошо. Хорошо, мам. До свидания. Да, спокойной ночи. Люблю тебя, пока. — Ария со вздохом кладет трубку и запихивает телефон в карман.
— И? — спрашиваю я, опустив ногу на землю и подняв другую, чтобы завязать шнурки нетерпеливыми пальцами.
— Они ушли на ночь. Странное ощущение. Они никогда раньше не уходили на такую ночь, хотя в церкви они бывают постоянно.
Я киваю, чувствуя то же самое. После нескольких недель в подвале и учебы в новой школе, после того, как тетя с дядей каждую секунду дышали мне в спину, странно, что они разрешили нам остаться дома одним на ночь. Но, думаю, они твердо уверены, что напугали меня до такой степени, что я не выйду из дома.
Они меня не знают. И вряд ли когда-нибудь узнают.
Я опускаю ногу на землю.
— Ну, тете Глории всю неделю звонила та дама из церкви. Может быть, у них не хватало обслуживающего персонала или что-то в этом роде. Не знаю. — Я пожимаю плечами, мне все равно.
Я рада, что они оба уехали на ночь в церковь. Там будут чтения со взрослыми и родителями. Мне все равно, для чего это, я просто рада, что мне не придется иметь дело с ними и их гребаными святыми разговорами, и всем остальным, что с этим связано.
После этих последних нескольких дней, когда они вертелись вокруг меня и лаяли направо и налево, у меня наконец-то появилась возможность уйти. Вчера вечером я хотела пойти на ринг. Предполагалось, что я буду драться, но тетя Глория была слишком большой террористкой, чтобы я могла оторваться от нее хотя бы на мгновение. Я, честно говоря, опасалась, что она последует за мной, если я уйду, поэтому притворилась, что мне плохо, и сказала, что позвонила на работу.
Они постоянно искали любую оплошность. Я чувствовала, что они хотят вернуть меня в подвал. Они хотят запереть меня и выбросить ключ. Возможно, навсегда. Они не хотят иметь со мной ничего общего, и я действительно думаю, что безвременная смерть была бы для них самым простым выходом.
К сожалению, их тактика запугивания не работает. Честно говоря, все наоборот. Я все больше и больше сдерживаю свои эмоции, и мне кажется, что скоро сорвусь. Я беспокоюсь за Арию, мне кажется, что нужно отдалиться от нее, чтобы она не пострадала под перекрестным огнем. Но она не чувствует надвигающейся опасности.
Мне нужно держать ее на расстоянии, чтобы она оставалась чистой и доброй, а не погружалась в мою токсичность. Ария ослеплена собственной добротой, чтобы видеть мое зло.
— Может быть... — Она оглядывается по сторонам, видя, что я готова куда-то идти. — Куда ты идешь?
Я встаю, беру с кровати свою толстовку, сумку и телефон.
— Я ненадолго в спортзал, а потом пойду на бой. Вернусь вечером, но не жди меня.
Ария поднимает руки к дверной коробке, создавая барьер, через который я не могу пройти. Она хватается за нее, и я слышу неприятный скрип ее ногтей по дереву.
— Ты уверена, что это хорошая идея? Подумай о том, что случилось в прошлый раз.
Я бросаю на нее взгляд.
— В этот раз их нет, Ария. Они могут узнать об этом только, если ты им скажешь.
Она пристально смотрит на меня, и у меня в животе скручивается комок.
— Ты скажешь им, если я уйду сегодня вечером?
Ее глаза расширяются.
— Конечно, нет! Я просто... что, если у них здесь есть камеры или что-то в этом роде? — шепчет Ария, оглядывая углы в моей комнате. — А если они узнают, что ты ушла, что ты тогда будешь делать?
Я закатываю глаза.
— Здесь нет никаких гребаных камер, Ария. А теперь мне нужно идти.
Я собираюсь пройти мимо нее, но она встает передо мной.
— Что ты делаешь? — Я хмуро смотрю на нее.
— Позволь мне пойти с тобой, — решительно говорит она.
Я распахиваю глаза.
— Что? Нет, — смеюсь я. — Это просто смешно.
Ария складывает руки на груди, и я пытаюсь представить, как она смотрит на меня в спортзале, в своих голубых джинсах и топе на пуговицах. Со своим ожерельем с крестиком на шее и стянутыми в конский хвост каштановыми волосами.
Она выглядела бы совершенно неуместно. Как синяя точка в луже красного. Нелепо. Она выглядела бы нелепо.
Я качаю головой.
— Этого не случится, Ария. Это небезопасное место. Представляешь, что будет, если твои родители узнают? Если они каким-то образом узнают, что я не только без спроса ушла из дома, но и взяла с собой тебя? Они меня убьют.
Ее глаза наполняются слезами, и я чувствую, как вокруг меня вырастает стена. Мне неприятно смотреть, как страдают другие люди. Ходить в церковь по воскресеньям и смотреть, как люди плачут о Господе, — это так чертовски неприятно, что у меня болит живот.
Наблюдать за тем, как моя маленькая кузина переживает из-за того, что хочет пойти со мной, — это настолько далеко от того, что я хочу делать в данный момент, что мне хочется кричать.
— Пожалуйста, Рэйвен. Я знаю, кто мои родители. Они... они монстры. Не заставляй меня застрять и томиться в этой тюрьме. Позволь мне познать мир вместе с тобой. Позволь мне научиться жить.
— Тогда давай как-нибудь сходим в торговый центр или в кино. Не надо приходить в спортзал и смотреть, как я становлюсь тем, кем ты не хочешь меня видеть.
Ария делает шаг вперед, поднимает руку, чтобы коснуться моей, но в последний момент останавливается, отступает назад и опускает руку.
— Ты моя кузина. Моя сестра. Я никогда не смогу смотреть на тебя плохо. Каким бы человеком ты ни была. Разве ты не знаешь, что я уже знаю, кто ты? Ты другая, и я также тебя люблю. Ты не думаешь и не чувствуешь, как обычный человек. Ты не любишь, когда к тебе прикасаются, не любишь эмоции. Я не виню тебя ни в чем, Рэйв. Я завидую твоей способности быть такой сильной.
От ее слов мне хочется раздробить зубы в пыль. Слишком много эмоций. Чертовски много.
— Хорошо, ты можешь пойти со мной, — выдыхаю я. — Но переоденься и не разговаривай с людьми. Они любят охотиться на слабых.
— Ты называешь меня слабой? — шутит Ария.