Я сжимаю в руке ключи, металл впивается в кожу, и я слышу, как секунда за секундой тикают часы.
Хватит. Если я снова ее увижу, то, возможно, разобью ей нос во второй раз.
Я направляюсь к выходу, и тут по полу раздается звук быстрых, маленьких шагов. Я закрываю глаза, и нетерпеливо выдыхаю.
«Я не должен останавливаться, не должен, черт возьми, останавливаться».
Я оборачиваюсь и вижу, что ее темные волосы струятся по спине, а не собраны в пучок, как обычно. Нет, на этот раз они рассыпаны вокруг нее беспорядочными волнами.
Не как у бойца. Как у женщины. На ней та же одежда, что и раньше, но теперь клетчатая рубашка обернута вокруг талии, а крошечная черная майка плотно облегает ее фигуру. На спине — почти пустой рюкзак. Ее лицо обветрено, щеки румяные, а глаза блестят от дуновения ветра.
— Извини, что я опоздала... — выдыхает она и, наклонившись, упирается руками в колени. — Я не смогла вовремя выйти из дома.
— У меня нет времени сидеть и ждать, пока ты соберешься с силами, или чем ты там занимаешься, мать твою. Ты зря потратила мое время. С меня хватит.
Я хочу обойти ее, и она резко выпрямляется. Ее руки вытянуты вдоль тела, на лице отражается страх, грудь все еще быстро поднимается и опускается от напряжения.
— Пожалуйста! Прости, что опоздала. Я очень старалась выйти вовремя. Я просто... не смогла.
Я смотрю на нее. Мне чертовски надоели ее оправдания. Ее отговорки, которые на самом деле не имеют никакого смысла. Но меня это не волнует настолько, чтобы требовать ответа. Если она хочет вывалить передо мной кучу дерьма, то может смело в нее вступать, потому что я не буду ее ждать. Никогда больше.
— Мне совершенно насрать, почему ты опоздала. Дело в том, что ты опоздала и потратила мое время. Иди домой и забудь, что я тебе что-то говорил.
— Пожалуйста! — В ее мольбах столько отчаяния, что у меня сжимается грудь. Я опускаю взгляд, не замечая ничего необычного.
Неужели я болен?
— Прости, но мне это очень нужно! Со мной... что-то не так.
Я поворачиваюсь к ней.
— Похоже, тебе нужен врач.
Ее глаза сужаются.
— Мне не нужен врач. Мне нужно научиться защищаться. И чтобы… — Она бормочет последние слова, но я не слышу ни слова.
— Чтобы что? — огрызаюсь я.
Она смотрит на меня с минуту, подбирая слова, а затем бормочет:
— Мне нужно научиться убивать.
Я поднимаю брови.
— Тебе нужно? И за кем ты охотишься?
Ее глаза сужаются.
— За всеми.
— За всеми, — передразниваю я. — Не думаю, что ты понимаешь, о чем просишь. Драться на ринге — это одно. Проливать кровь и бить людей — это совсем другая игра, чем отнимать жизнь.
— Я знаю это, — огрызается она.
Это похоже на игру. Я чувствую себя как учитель, показывающий третьекласснику математику десятого класса. В этом нет смысла. Это неправильно. Я не понимаю, почему я вообще сюда попал. Но вот я здесь, и все это было ошибкой. Разговор с этой девушкой вообще был полной ошибкой.
— Нет. — Я разворачиваюсь, готовый уйти, но она снова выскакивает передо мной.
— Что значит «нет»? Ты сказал мне «да». Ты сказал, что встретишься со мной здесь сегодня и покажешь мне. Ты не можешь передумать в последнюю минуту, потому что тебе так хочется. Ты должен научить меня. Я чувствую... чувствую, что не контролирую себя!
В этом-то все и дело. Она и есть неуправляемая. Я вижу, как в ее голубых глазах мерцает ярость. Станет ли она убийцей, независимо от того, укажу я ей путь или нет?
Может быть. Скорее всего. Если судить по тому, как она сегодня напала на Трину. Но если я не покажу ей, как контролировать свой гнев, она, скорее всего, в следующем году окажется в тюрьме за свое безрассудство. Она будет убивать всех, кто попадется ей на глаза, и попадет в тюрьму за то, что ее поймают.
Она — моя проблема? Нет. Нисколько. Ни в малейшей степени.
— Так и есть, — рычу я.
— Так помоги мне, — призывает она. — Мне нужна помощь. Я, блядь, никого никогда не просила о помощи, но тебя прошу. Пожалуйста.
Мгновение я смотрю на нее. Она действительно жалкая. Но что-то не так, потому что, как бы сильно я ни хотел повалить ее на землю и сказать, чтобы она отвалила, мой мозг не позволяет мне этого сделать.
— Пойдем со мной.
Я разворачиваюсь, оставляя ее в темноте позади себя.
Проходит мгновение, и я понимаю, что она тянет время, потому что не знает, как ответить, но затем я слышу, как ее маленькие ножки топают за мной, и моя кожа покрывается жаром.
У меня такое чувство, что это может стать самой большой ошибкой в моей жизни.
— Где мы?
Я смотрю на нее, это первые слова, которые она произнесла с тех пор, как запрыгнула в мою машину. Она решила посмотреть в окно, и я понял, что девчонка нервничает, но пытается это скрыть. Она не хочет выдавать, что боится меня, но каждая капля напряжения в ее теле говорит о том, что она не доверяет мне, не хочет быть здесь.
Но ее потребность берет верх над всем остальным.
Свернув на подъездную дорожку, я объезжаю дом сбоку, направляясь к задней части, где находится наш пристроенный тренажерный зал. Он скрыт, как и остальная часть дома. Наш дом — чудовищный, двухуровневый, с гладкими черными линиями и острыми углами. Он современный и экологичный, спрятан среди деревьев и между скал. Никто не заметит его, проезжая мимо, — только массивные железные ворота с буквой «М» в центре. Длинная подъездная дорога приведет вас к нашему дому, а за ним — спортзал, построенный всего несколько лет назад.
Как только я поступил в старшую школу и начал ходить в «Инферно», я понял, что тренажерный зал — это необходимость, а посещение клубов или спортзалов в городах не входило в мой чертов список. Это было легкое решение, и уже через несколько месяцев у меня был спортзал, который легко повторял «Инферно», но на стероидах. Этот зал — просто зверь, в нем есть все, что мне когда-либо понадобится.
Им пользуюсь я и мои братья, но именно в нем проходит большая часть моих тренировок. В свое время мой отец нанял тренера, причем сразу нескольких. Пока я не понял, что могу справиться с большим, чем каждый из них.
И тогда я решил, что буду тренироваться сам. И вот, блядь, я здесь.
— Ты так и будешь сидеть здесь и игнорировать меня? — Ее голос становится все более резким, и я стискиваю зубы.
Болтливая.
— Следи за своим языком.
Она закатывает глаза и тянется к дверной ручке, готовая сбежать от меня и моих грубых манер. Я поворачиваюсь к ней, устав от ее выходок и драмы, а ведь мы едва перебросились друг с другом парой фраз.
— Ты хочешь, чтобы я научил тебя. Как ты думаешь, что, черт возьми, мы собираемся делать?
Девчонка бросает взгляд на мой дом, который, уверен, кажется ей особняком. Я понятия не имею, в каком доме она живет. Точно не в таком, как этот. Вероятно, для нее этот дом выглядит не так привлекательно, как для меня. Но непривлекательное всегда кается наиболее привлекательным.
— Ну, я не понимаю, почему мы в доме. Это твой дом? Разве мы не должны идти в спортзал или что-то подобное? Если мы тренируемся в твоей гостиной или что-то в этом роде, то я с таким же успехом могла бы просто остаться у себя дома, чтобы потренироваться.
Я вздыхаю, устав от ее жалоб. Будет ли неуважением с моей стороны заклеить ей рот скотчем, пока я тренирую ее? Сказать ей, чтобы она вообще не разговаривала?
Какого хрена я заделался учителем? Я даже, блядь, не люблю людей.
— Как насчет того, чтобы ты заткнулась на хрен и перестала задавать вопросы, — ворчу я.
Я паркуюсь, немедленно выключаю зажигание и выхожу. Захлопнув дверцу, я направляюсь в спортзал, не оглядываясь, чтобы посмотреть, последует ли она за мной. Я знаю, что последует. В ней что-то есть.
Что-то, что вызывает у меня интерес, и я знаю, что девчонка чувствует то же самое. Она кажется такой же обеспокоенной, может быть, даже больше, чем я.
А это уже о многом говорит.
Вскоре я слышу, как захлопывается дверь, и ее ножки догоняют меня. Я подхожу к двери, набирая код, в котором слишком много цифр, чтобы любой нормальный человек мог запомнить.
Щелкает замок, и я распахиваю дверь, в лицо мне ударяет запах дезинфицирующего средства и хлорки. Большое открытое помещение заполнено тренажерами всех типов. Обычные тренажеры, гири и даже кольцо для тренировок, похожее на то, что было в яме.
Я оглядываюсь через плечо и вижу, как девушка смотрит на меня широко раскрытыми невинными глазами. Впрочем, это фальшивая невинность, потому что невинность сочетается с мрачной темнотой, которую она ненавидит почти так же сильно, как и меня.
— Что это за место? — выдыхает она.
— Здесь мы будем тренироваться.
Я делаю шаг внутрь, ожидая, пока она пройдет через дверной проем, чтобы я мог закрыть и запереть за собой дверь. Ее глаза вспыхивают, когда она слышит щелчок замка, но я прохожу мимо нее, не заботясь о том, чтобы как-то ее успокоить.
Нет, малышка, оставаться со мной наедине ни капельки небезопасно.
И если бы я охотился за киской, а это не так, то это была бы не она.
— Ты понимаешь, что мне нужно знать больше, чем просто драться? Я хочу, чтобы ты научил меня... делать что-то.
Я подхожу к столу рядом с рингом, беру ленту и бросаю ей. Я замечаю, что она обматывает костяшки пальцев; ей нужна защита, а мне нет.
Она с легкостью ловит ленту, но в ее взгляде остается нерешительность.
— Если ты даже не можешь произнести слово «убить», значит, ты не готова к этому гребаному поступку.
Я снимаю обувь, поднимая каждую ногу, чтобы снять носки. Я уже одет в джоггеры и белую футболку. На сегодня хватит. Я бы никогда не стал драться в этом, но сегодня у меня такое чувство, будто я преподаю элементарные основы.
Она ничего не говорит, и я смотрю на нее, наблюдая за тем, как она обхватывает себя руками, лицо ее напряжено, столько недовольства и беспокойства щиплет кожу. Хочет ли она вообще здесь находиться? Почему она делает то, чего не хочет?