— Ты очень большая собака, — мягко говорит она.
Рэйвен протягивает руку, словно хочет погладить его, но Роско делает шаг назад, садится на задницу и пристально смотрит на нее.
Если бы она только знала, что Роско гораздо дружелюбнее, чем когда-либо с кем-либо. Пес не любит людей. По сути, он — это я, только в собачьем обличье. Так что тот факт, что Роско вообще позволяет ей разговаривать с ним, поражает.
— Можно тебя погладить? — Рэйвен снова вытягивает руку перед собой ладонью вверх, как будто надеется на какую-то связь.
Какую угодно.
Роско приподнимает свою задницу, делает шаг вперед и утыкается мокрым носом в ее ладонь. Он высовывает язык и лижет ее кожу, а затем смотрит на меня. Его морда ничего не выражает, но глаза говорят со мной на языке, который знаем только он и я.
Она ему нравится.
Я смотрю на него, пока Рэйвен не поднимается на ноги.
— Прости, он просто... очень большой. Это немецкая овчарка? Потому что он скорее похож на волка.
— Он и есть волк. И немецкая овчарка.
Она оглядывается на Роско.
— Это законно?
Я качаю головой.
Рэйвен пристально смотрит на меня, как будто хочет сказать что-то еще. Я вижу, что слова так и рвутся наружу. Но она этого не делает, вместо этого снимает обувь, а затем поднимает ноги, чтобы снять носки. Упершись босыми ногами в виниловый пол, она поджимает свои ненакрашенные пальцы и ждет моей команды.
— У меня осталось совсем немного времени. Мои тетя и дядя очень строго относятся к тому, что я опаздываю.
Я приподнимаю брови. Интересно.
— Тогда снимай свой гребаный шарф и выходи на ринг.
Ее руки тянутся к легкой ткани, удерживая ее на шее.
— Со мной все будет в порядке. Мне сегодня холодновато.
Ложь.
Холодно, но ее подергивание выдает тот факт, что она лжет, стиснув зубы. Ненавижу лжецов.
Когда я подхожу к ней, Рэйвен сразу же понимает мои намерения и тянется руками к шее, отступая от меня.
— Что ты делаешь?
Не прислушиваюсь к страху в ее голосе, пока не подхожу к ней, кладу руку на плечо и начинаю тянуть шарф с ее шеи. Она сопротивляется, но я сильнее, заламываю ей руки за спину, пока освобождаю ее шею.
«Что за хуйня?»
— Что это, на хрен, такое?
Я смотрю на ожог на ее шее. Как будто она приложила кожу к конфорке плиты.
И он имеет форму креста.
— Как, блядь, это произошло?
Рэйвен отворачивается от меня, прижимая ладонь к свежей ране. Я наблюдаю, как поднимается и опускается все ее тело, словно она делает огромные вдохи. Пытаясь контролировать дыхание. На грани приступа паники.
Внезапно ее тело напрягается, и она наклоняется, собираясь схватить свой рюкзак.
— Прости, мне нужно идти.
Наклоняюсь, хватаю ее за бедра и поднимаю в воздух. Рэйвен пищит, хлопая меня по спине, пока несу ее к рингу. Я залезаю внутрь и опускаю ее спиной на мат. Кладу ногу ей на бедра и придерживаю ее руки над головой. Крест у нее на шее, прямо у ключицы, обгорел и покраснел, как будто это было сделано за несколько мгновений до ее прихода.
— Скажи мне. Сейчас же.
Мне кажется, что я болен, что со мной что-то не так. Как будто у меня сердечный приступ, пневмония или что-то в этом роде. Я не могу нормально дышать, и в груди что-то не так. Мне хочется блевать.
Рэйвен сердито смотрит на меня, на ее глаза набегает тень, как будто она мне не доверяет. Понимаю, мы никогда не должны никому доверять в нашей жизни, но я не позволю ей войти в мое окружение и быть рядом со мной, если она не расскажет мне все подробности о том, что с ней только что произошло.
И кто, черт возьми, она на самом деле.
— Это мои тетя и дядя, — шепчет она в пустоту. Ее глаза отказываются встречаться с моими. — Они нехорошие люди.
— Они сделали это с тобой? — касаюсь ожога большим пальцем, и она морщится, шипя сквозь зубы.
Рэйвен кивает головой.
— Зачем им прижигать тебя крестом?
Я не понимаю, кто они и каковы их мотивы, но если эта одержимая девушка, которая достаточно сильна, чтобы повалить взрослых мужчин, не может остановить это, значит, она в худшем положении, чем я думал.
— Потому что они меня ненавидят, — вздыхает она.
Я хочу вытрясти из нее все дерьмо; этот бесчувственный, тихий ребенок так сильно отличается от сильной, коварной девушки, которая всегда выглядит так, словно хочет перегрызть мне горло.
Эта девочка выглядит... побежденной.
— Почему они тебя ненавидят? — прижимаюсь к ней всем телом, понимая, что этот разговор может оказаться серьезнее, чем я думал.
Рэйвен молчит, сжимая и разжимая челюсти и уставившись в стену. Что бы та ни скрывала, ей нечем гордиться. Она ненавидит свои секреты, и, возможно, ее секреты тоже ненавидят ее.
— Какое отношение ты имеешь к подражателю Убийцы Ворона?
Это самый главный вопрос. И, возможно, этот вопрос поможет мне получить некоторую информацию о ее прошлом.
Рэйвен поворачивает голову, встречаясь со мной взглядом. Она больше не сопротивляется мне, как будто знает, что я получу свои ответы, несмотря ни на что.
— Я не хочу тебе говорить, — шепчет она.
— Маленькая Рэйвен, у тебя нет выбора в этом вопросе.
Сосуды в ее глазах наливаются кровью, прежде чем те начинают слезиться.
— Это мой отец.
Я прищуриваюсь.
— Что твой отец?
Она сглатывает, и я вижу, как напрягается ее шея, словно слова с трудом вырываются из ее горла.
— Убийца Ворон.
«Пиздец. Что?»
— Твой отец — Убийца Ворон?
Мысленно возвращаюсь назад, перебирая все свои воспоминания, чтобы вспомнить все, что могу, об этом деле. Я был ребенком, когда он впервые начал убивать, и всего лишь подростком, когда его поймали. Никогда не вникал в это. Все, что я знаю, это то, что он убивал.
Он убил много.
Он убивал мужчин, но в основном женщин. И был лидером секты, которая содержала долбанутый секс-клуб и трахал всех подряд. То же самое делала и его жена.
Это, наверное, самая ебанутая часть.
Он был женат, и его жена была такой же ненормальной, как и он. У них обоих был список убийств, который мог бы заполнить целый город. Изуродованные люди. Они трахали их, потом калечили и оставляли умирать.
Пока кто-то не сообщил в полицию, и все, что потребовалось, — это сложить несколько кусочков головоломки, чтобы выяснить, кто были серийные убийцы. Кэш и Нэнси Кроу были любовниками и жили в маленькой, обветшалой лачуге посреди калифорнийской пустыни.
То, что они обнаружили, повергло детективов и правоохранительные органы в ужас. Я помню, как увидел в газете фотографию Кэша Кроу, покрытого кровью. Его волосы, кожа, одежда — все было темного, густого, багрово-красного цвета. Единственным другим цветом были его глаза, которые были темно-синими, как глубины океана, и казались почти черными, когда смотрели сквозь бумагу.
Словно он был одержим дьяволом.
Такого же кристально-голубого цвета, как у Рэйвен.
Он не сопротивлялся, но что было самым ужасным, так это то, что у этой пары была дочь, и когда его поймали, и дочь, и жена пропали. Возникал вопрос, был ли Убийца Ворон в состоянии аффекта и убил их, или же они убежали и скрылись. Это никогда не ставилось под сомнение, и в конце концов эта история была вытеснена другими новостями в мире.
Я смотрю на нее сверху вниз. Рэйвен Кроу. Она не Рэйвен Эббот. И никогда ею не была. Рэйвен Эббот — фальшивка.
Передо мной лежит девушка с темными волосами и дикими глазами. Маленькая дочь Убийцы Ворона совсем не такая, какой я ее себе представлял. Не знаю почему, но я не представлял ее такой необузданной девушкой. Такой... красивой. Рэйвен великолепна, уникальна и абсолютно чертовски безумна, но при этом так сильна.
Глядя на нее, понимаю, она могла бы разрушить мир. У нее есть способности. Это у нее в крови. Но этим она разрушила бы себя. Ей нужно научиться разрушать, не разрушая при этом себя.
— Мои родители — Убийцы Вороны, — говорит она, и яростная слеза вытекает из ее глаза, стекает по виску и попадает в волосы.
— Я чувствую запах убийцы в твоей крови, — бормочу я.
Она смотрит на меня с такой мольбой и отчаянием, что ощущение сердечного приступа в моей груди от этого зрелища становится только сильнее.
— Теперь ты понимаешь, почему я хочу, чтобы ты научил меня? Я чувствую, что теряю самообладание, и не знаю, что делать.
Наблюдаю за ней, она выглядит так, словно ей почти больно от переполняющих ее эмоций. Именно в такие моменты я рад, что мои чувства сломаны, потому что если бы мог чувствовать или если бы мои эмоции были такими же необузданными, как у Рэйвен, думаю, я бы постоянно испытывал мучительную боль.
Как Рэйвен. Она выглядит так, будто страдает от бездны страданий.
Я поднимаюсь с нее и отхожу на свою сторону ринга.
— Встань. Сними шарф.
Несколько мгновений она остается лежать, сбитая с толку моими словами, затем вскакивает на ноги и направляется к противоположной стороне ринга.
— Скажи мне, кто подражатель Убийцы Ворона.
Протягиваю руки, понимая, что это серьезное обучение. Рэйвен должна знать, и я больше не собираюсь валять дурака. И буду укладывать ее на задницу, пока у нее снова и снова не появятся синяки. Заставлю ее возненавидеть меня, но если Рэйвен научится хоть немного контролировать себя, значит, я чего-то добился.
— Я не знаю.
Рэйвен поднимает руки, но не делает шаг ко мне. Ее руки выглядят слабыми; она не выглядит контролирующей себя или уверенной в себе, если уж на то пошло.
— Приготовься, черт возьми, Рэйвен. Ты выглядишь как выброшенная на берег рыба.
Рэйвен хмуро смотрит на меня, ее лицо сухое, но глаза все еще красные. Она начинает злиться и ненавидит отвечать на вопросы. Но я собираюсь вытянуть из нее все до последней крупицы.
— Кто подражатель Убийцы Ворона?
Подхожу к ней, жаждущий крови. Жаждущий причинить боль, даже если она не та, кого я хочу убить. Мне просто хочется, чтобы кто-то заплатил за ее боль. Я не могу преследовать ее отца, но кто-то должен принять на себя ее боль, и это заставляет меня отчаянно желать устроить резню у ее ног.