— Ария, тебе не понять. Некоторых людей Бог не может спасти, милая. Это трудно объяснить.
— Она — дурное семя, Ария, — говорит дядя Джерри, его взгляд полон ненависти.
Ария смотрит на меня широко раскрытыми от ужаса глазами.
— Мне так жаль, Рэйв. Это так ужасно, — говорит она сквозь мучительные рыдания.
Я качаю головой, не желая говорить ничего такого, что могло бы навлечь на меня или на нее неприятности.
— Не стоит жалеть это дьявольское отродье, Ария. Она рождена от дурной крови.
Ария переводит взгляд на свою мать.
— Если у нее дурная кровь, то и у меня тоже! Мы же кровные родственники, неужели ты не понимаешь? Вы не можете сидеть здесь и говорить мне, что она дьявольское отродье! Что вы за чудовища? Причиняете ей боль? Я вас ненавижу! Я так ненавижу вас обоих!
Ее крики болезненно рвутся из груди, и я чувствую, как в комнате нарастает напряжение, доходящее до удушья, а дыхание становится похожим на втягивание горячего воздуха.
Тетя Глория и дядя Джерри быстро переглядываются, я замираю, когда дядя Джерри направляется к Арии. И уже собираюсь броситься в бой и отшвырнуть его задницу, когда он прижимает ее к стене. Ария вырывается, но он грубо удерживает ее. Я вскакиваю с кровати, ярость пылает в кончиках моих пальцев, и все, что я вижу, — это красный цвет, когда смотрю, как она пребывает в ужасе, чертовски напуганная.
Резкая боль.
Тетя Глория рвет мои волосы, вырывая пряди и хватаясь за новые. Она вытаскивает меня из спальни, и я вскрикиваю, пока она тащит меня по коридору. Хватаюсь за дверной косяк, но она сейчас неестественно сильна, и я ничего не могу поделать, кроме как кричать и бороться с ней.
Тетя Глория спускается по лестнице, и я ударяюсь спиной о каждую деревянную ступеньку. Вою, как замученное животное, пока она тащит меня вниз по лестнице и через кухню. Хватаюсь за кухонные стулья, вздрагивая, когда они падают на меня. Я тяну за кружевную скатерть на столике, слушая, как по полу разлетается стекло.
Скрипит входная дверь, и тетя Глория наклоняется, поднимает меня и вышвыривает за порог.
— Сегодня ты можешь спать на улице, маленькая ведьма. Если еще раз попытаешься убедить мою дочь, что я злодейка, я сама тебя убью.
Она лезет в карман и достает ключи от машины. Тетя Глория швыряет их мне в лицо, края ключей впиваются мне в щеку. Я всхлипываю, когда она ставит свою ногу мне на бедро, сталкивая меня с крыльца в траву.
— Или никогда больше не возвращайся, мне все равно. Я почти надеюсь, что ты умрешь здесь; это избавит меня от необходимости иметь дело с твоей злобной сущностью.
Дверь захлопывается, а затем раздается знакомый звук защелкивающегося замка.
Я переворачиваюсь на спину, в небе мерцают звезды.
Я должна уйти сейчас. Должна уйти и никогда сюда не возвращаться. Судя по ее словам, я окажу услугу нам обоим.
Но... Ария.
От выражения ее лица, когда отец прижал ее к стене, у меня перехватывает дыхание. Коварная рука скользит по моей груди и разрывает сердце на части. Я не могу дышать.
Ее глаза.
В ее глазах была такая чертова мука.
Я выгибаю шею, запрокидывая голову, и испускаю мучительный крик. Мне хочется вернуться туда, но боюсь, что у дяди Джерри окажется пистолет. Его единственный пистолет. Применит ли он его против меня? Против Арии?
Меня пробирает дрожь.
Я не готова.
Я не знаю, что делать, но понимаю, что должна выбраться отсюда, пока не сделала то, о чем потом пожалею.
В моей голове вспыхивает образ, и у меня сжимается сердце. Я сразу понимаю, куда иду. Все было решено еще до того, как мой мозг понял, куда идти.
Я поднимаюсь на колени, хватаясь за ключи, лежащие на гравии. Потом встаю на ноги, морщась от боли, пронзающей каждую клеточку моего тела.
Прихрамывая, иду к своей машине и прищуриваюсь, когда вижу листок бумаги, приколотый под стеклоочистителем. Я прислоняюсь к капоту машины, поднимаю дворник и вытаскиваю бумагу из-под резины.
Сердце колотится в груди, стук отдается в ушах, когда я разворачиваю бумагу. Из моего горла вырывается стон, когда читаю надпись на лицевой стороне.
«Раз, два, три,
Я вижу тебя. А ты видишь меня?»
У меня расширяются глаза, и я оглядываю наш темный двор, ожидая увидеть кого-то, стоящего в темноте. Я чувствую это.
Их взгляд.
Тяжесть, недоброжелательность в них, когда они прожигают меня насквозь.
По телу пробегает дрожь, и я снова смотрю на бумагу, видя, как ворон — мой ворон — смотрит на меня.
Я комкаю листок в кулаке, бросаюсь к машине, завожу ее и выезжаю, прежде чем то, что прячется в темноте, найдет меня.
Каэлиан
Сижу на кухне и слушаю, как Роско грызет кость в гостиной у камина. Комнату наполняет звук треска поленьев, а аромат сосны смешивается с запахом косяка, который я держу.
Я один, и обычно наслаждаюсь тишиной. Она необходима мне, когда в мире столько шума. Но сейчас, в этот момент, тишина громче голосов.
Я не могу выбросить ее из головы, как бы ни старался. Что мне нужно сделать, так это провести бессмысленную ночь с кем-нибудь другим, как это ежедневно делают мои братья, попытаться забыть о ней, хотя бы на мгновение. Но это не поможет; наоборот, станет только хуже.
Раздражает тот факт, что этот маленький котенок проник своими коготками в мой мозг.
Это бессмысленно.
Не говоря уже о следе от ожога на шее, в виде креста, который должен означать столько хорошего, но он выжжен и зарубцевался на ее коже, и поэтому в нем столько, столько гребаного плохого смысла. Злые люди находят утешение в том, что они считают правильным, но на самом деле наполнены такой токсичностью и неправедностью, что в их душе нет ни грамма чистоты.
Просто плохие люди пробираются сквозь все плохое, а хорошие люди притворяются хорошими, хотя на самом деле они просто чертовски презренные.
Я имел в виду то, что сказал, когда пообещал, что если наступит день, когда Рэйвен захочет убить своих тетю и дядю и не сможет, ей лучше поверить, что я буду на шаг позади нее, чтобы лично обезглавить их задницы. Эти отбросы земли не заслуживают того, чтобы сделать еще один вдох. И я с гребаным удовольствием позволю Роско полакомиться их плотью и костями.
В последний раз провожу языком по бумаге, прежде чем сворачиваю ее пальцами, создавая идеальный шов. Потом зажимаю косяк губами, достаю из кармана зажигалку «Зиппо» и прикуриваю. Комнату мгновенно наполняет запах марихуаны, и я позволяю ему проникать в меня. Мои мышцы и напряжение ослабевают, хотя бы немного.
Сигнализация издает короткий писк, и входная дверь открывается. Затем раздаются звуки шагов моих братьев и родителей по коридору, полная противоположность абсолютной тишине, в которой я только что находился.
— Каэлиан, ты не будешь сегодня драться? — Габриэль хлопает меня по спине и, выхватив косяк из моих пальцев, подносит его к своим губам. Я бросаю взгляд на своих родителей, как обычно, разодетых в пух и прах.
— Что ты делаешь дома? — спрашиваю отца, наклоняясь и ставя локти на кухонный остров. Наша кухня — это огромная поварская кухня. Что не имеет особого смысла, учитывая, что мои родители редко что-нибудь готовят. Если я захочу перекусить чем-нибудь, мне придется идти в «Морелли».
Хромированная и черная бытовая техника — это просто показуха. Все новое и усовершенствованное, от умного холодильника до ящиков с плавным закрыванием. Кухня имеет форму большой буквы U, из которой открывается вид на просторную гостиную. Каждая деталь выполнена на высоком уровне, вплоть до бамбуковых полов.
— Дядя Анджело сегодня вечером улетает в Нью-Йорк. Мы отвезли его в аэропорт и собирались вернуться в ресторан, но, видимо, Убийца Ворон снова нанес удар, и в городе ввели комендантский час. Нет смысла идти в ресторан, который закрыт.
Я смотрю на него, стискивая зубы при мысли о еще одной невинной жертве.
— Чертовщина какая-то.
— Ты, похоже, чем-то расстроен, Каэлиан. Что не так? — подходит ко мне мама, прищуриваясь.
— Держу пари, Каэлиан расстроен из-за девушки, — говорит Маттео, забирая косяк у Габриэля. Я скрежещу зубами, наблюдая, как он превращается в мелкий окурок.
Вот и кирдык моему долбанному косяку.
— Это та девушка, с которой ты был в спортзале? — спрашивает мама ледяным голосом.
— Ты привел ее к нам домой? — выдавливает из себя Габриэль.
Я хмуро смотрю на него и протягиваю руку, чтобы выхватить свой косяк из пальцев Маттео.
— Я, на хрен, тренирую ее. Может, отдашь мне мой чертов косяк? — Я затягиваюсь и после одной жалкой затяжки выбрасываю косяк в раковину. — Это ерунда. Не думай об этом слишком много.
— Надеюсь, ты не отвлекаешься на какую-нибудь девчонку, когда должен сосредоточиться на работе, — упрекает меня мой отец.
Конечно, он сосредоточен только на бизнесе. На поиске подражателя.
Со вздохом закрываю глаза. Черт, я бы не задумываясь воспользовался этой минутой тишины.
— Я собираю информацию. И сообщу тебе, как только узнаю больше, — вопросительно поднимаю брови, глядя на отца, прежде чем повернуться к маме. — Не беспокойся о Рэйвен.
Наконец, поворачиваюсь к братьям, которые смотрят на меня так, будто я нагадил им в кашу.
— Вы оба можете отвалить и перестать думать о том, о чем не имеете ни малейшего понятия.
Мой отец вздыхает, сжимая рукой запястье мамы.
— Тогда мы оставим вас, ребята. Спокойной ночи.
Они вместе уходят на свою половину дома, и мы не увидим их до конца этого дня. Поместье разделено таким образом, что, по сути, это два дома, объединенных в один. Единственное пространство, которое мы разделяем, — это кухня. У них есть собственная гостиная, вход в гараж и все остальное, что им может понадобиться.
— Значит, сегодня не будет драки? — спрашивает Габриэль, почесывая живот и направляясь к холодильнику.