Райнхард Кайзер-Мюльэкер
Изъятие
1
Стояло лето, и жара уже несколько недель держалась такая, какой я в тех краях не припомню. Только по вечерам иногда обдувало ветерком, и тогда я в расстегнутой рубашке усаживался на верхнюю ступеньку невысокой лесенки, ведшей в сад, потягивал пиво и вбирал в легкие посвежевший воздух.
В редакцию я ездил исключительно в тех случаях, когда увернуться не удавалось. В городе, во-первых, было настоящее пекло, во-вторых, Паркер в последнее время стал действовать мне на нервы. Он безостановочно оправдывался в том, что ему теперь, мол, приходится сотрудничать с правой партией, которая в результате недавних выборов провела своего человека на пост бургомистра в городе с населением в пятьдесят тысяч жителей. Похоже, оправдания Паркера предназначались в первую очередь мне, а не остальным сотрудникам, хоть я ему не раз повторял, что это совершенно лишнее — мне было без разницы, что он делает.
— Я им не симпатизирую, — говорил я ему, — и никогда симпатизировать не буду. Но ты здесь главный редактор, так что поступай как знаешь.
— Ты не понимаешь, — отвечал он.
— Не поговорить ли нам о чем-то другом?
— Можешь подсказать, о чем?
Вот именно, о чем? Тем летом ровно ничего не происходило. При всякой удобной возможности я добирался до аэродрома на севере города, поднимал машину в воздух и летел на юг, до самых озер, делал разворот над горами и опять летел на север, к густым лесам на границе. Иногда начинало казаться, что и летать мне надоедает, и это заставляло задуматься. Что мне еще оставалось? Кроме чтения, сидения в фейсбуке и трепотни по телефону с разбросанными по свету друзьями-приятелями — коллегами из газет и журналов, в которых я раньше работал, да еще моего старого «Форда-Мустанга», не было иных средств убить свободное время. Потом я снова внушал себе, что нет причины опасаться того, чего я по временам опасался: что я теряю ту легкость, которая позволяла ни на чем особенно не зацикливаться. Нет, говорил я себе, это просто меланхолия, и виновна в ней одуряющая жара, подчинившая себе всё и вся, — меланхолия и ничего больше, и она от меня отвяжется, как только спадет зной.
Я не всегда заходил в редакцию, когда бывал в городе. Иной раз просто сидел в кафе на одной из старых улиц, и пил кофе, и строил глазки официантке, албанке с черными как смоль волосами, всегда носившей узкие, обтягивающие вещи, и спрашивал ее, ну как, не надумала ли она кой-чего, но она в ответ только смеялась и показывала свою руку с надетым на палец узким золотым кольцом, украшенным прозрачным камешком.
— Так ты от него еще не ушла? — любопытствовал я каждый раз.
Но даже вот так перекинуться словцом не слишком-то меня развлекало. Я уже прикидывал, не уехать ли на пару дней — куда-нибудь, где попрохладней; я подумывал о Балтийском море или, может быть, в таком случае лучше прямиком в Скандинавию, в рекламном вкладыше я что-то читал о Южной Швеции, — и тут я как раз познакомился с Инес.
Прежде она мне уже попадалась на глаза, и я слышал, что она учительница и переехала сюда из столицы не так давно, но больше мне ничего не было известно. И возможно, причина, отчего я вообще с ней заговорил, скрывалась в моем необычном тогдашнем настроении или в потребности разнообразить это жуткое лето хоть каким-то событием, заставить его побыстрей закончиться. Иначе с чего бы мне с ней заговаривать? Она была светленькая, блондинка, а мне всегда больше нравились темноволосые. Кроме того, по-настоящему связываться с кем-то из поселка у меня и в мыслях не было.
С тележкой из супермаркета она катила через парковку, прямо на меня. Поначалу казалось: шедший следом мужчина, одетый в костюм несмотря на жару, был ее спутником, но он вдруг остановился, развернулся и покатил в обратном направлении. Это был сотрудник местной администрации, уполномоченный по вопросам строительства, с ним я однажды имел случай пообщаться, вдобавок он иногда появлялся на том же аэродроме. Прическа у него была незабываемая — облекала голову совсем как шлем. В те выходные состоялось праздничное открытие супермаркета. На улице был поставлен киоск с курами гриль — полкурицы в комплекте с пивом за пять с полтиной, — а у входных дверей урчал компрессор, качавший воздух в желто-красный надувной городок, который возвышался перед грузовыми воротами, и в нем все еще прыгало несколько детишек. Ее машина была припаркована рядом с моей; оба правых колеса заехали на белую линию разметки. В магазине я ее не заметил, впрочем, внутри я мало на что обратил внимание, разве только на большой наплыв покупателей — особенно в мясном отделе и в отделе напитков толклось много народу; я и сам как следует запасся пивом. Мне незачем было с ней заговаривать, незачем и здороваться. Пускай здесь было еще в ходу здороваться даже с чужими, — но я, проведя годы в больших городах, успел расстаться с этой привычкой.