Нам с Халлером было по пути. Мы шли переулками старого города, и кругом бурлила жизнь: студенты, вернувшиеся на каникулы в родной город и развлекающиеся, как умеют… гимназисты-старшеклассники, с гордостью и волнением решающие нелегкую задачу — доказать, что они уже не дети… На главной же площади было тихо. Фонтан уже выключили.
Я чувствовал, как мое раздражение улетучилось, и мне стало досадно, что я так глупо высмеял Халлера из-за его привычки подымать указательный палец.
— Как дети поживают?
— Ах, — вздохнул Халлер, — я их редко вижу.
— Тогда, по крайней мере, у тебя больше времени на себя, — сказал я. — Разве не так?
Он вдруг остановился, и до меня сразу дошло: моя фраза была фразой человека, так и не обзаведшегося детьми, ничем не связанного, не способного понять его, отца. Но я не стал брать своих слов назад.
— Что такое? Ты что-то забыл?
— Нет, — сказал он, и я заметил, как рука у него дернулась; он явно хотел ткнуть пальцем в нужную сторону, но удержался. — Моя машина там, за углом. Увидимся на следующей неделе.
— Тебя завтра не будет?
— Завтра у меня выходной. Как обычно по пятницам.
— Да, конечно, — отвечал я. — Тогда до следующей недели.
И похлопал его по плечу — потому что я всегда так делал.
Движения на улицах почти не было. На одном перекрестке стояла патрульная машина, пустая, хоть освещение было включено. Я ожидал, что с обочины вот-вот махнут оранжевым жезлом, призывая меня остановиться, но все оставалось темно и тихо.
Спроси меня кто, я бы не сумел ответить на вопрос, отчего решил стать журналистом. Так уж оно сложилось. По крайней мере, я бы не стал утверждать, будто мною руководило любопытство. Впрочем, своей профессии я отдавался с азартом, особенно в первые годы; вспоминая ту пору, я начинал лучше понимать Паркера. Да только чего он хотел? Ведь все переменилось. Во всяком случае, обостренным любопытством я никогда не отличался, и совсем не это побудило меня, немного не доезжая до поселка, сбавить скорость и приглядеться. Зрелище было и впрямь неожиданное: прежде я ни разу не видал, чтобы кто-то действительно пользовался пешеходной дорожкой, проложенной по краю проезжей части сколько-то месяцев назад, но сейчас на этом пути, уводившем из деревни в поля и через каждые несколько метров освещаемом фонарями, и верно, показалась чья-то фигура. Я взглянул в зеркало заднего вида, чтобы удостовериться, что сзади нет машины, и затормозил.
— Вечерняя прогулка?
— Ты что, меня преследуешь?
Она сперва ускорила шаг, но тут же остановилась. Казалось, она была рада меня видеть — или просто почувствовала облегчение, оттого что в притормозившей машине оказался знакомый?
— У тебя опять машина сломалась?
— Нет, — сказала она, — мне просто хотелось проверить, куда ведет эта дорожка. Ведь там больше нет домов?
— Нет. Асфальт продолжается еще метров двести, а там — раз и кончился. Но кто их знает, может, соберутся строить дальше.
Она рассмеялась.
— От них можно всякого ожидать.
— Подвезти тебя домой?
— Хорошо.
Она села в машину, и только теперь я заметил, что она была босиком. «Мустанг» тронулся с места, и я учуял запах джина, а еще — слабый привкус лимона. Вскоре я почувствовал, что она смотрит на меня сбоку.
— В чем дело?
— Думаешь, это хорошая мысль?
— О чем ты?
Мы проехали мимо сине-белого дорожного знака с названием нашего поселка. У трактира все так же стоял фургон маляров. Я разглядел, что номер на нем был польский.
— Я спрашиваю, ты уверен, что это хорошая идея?
Мы миновали деревню, и при повороте в район новостроек я взглянул на Инес.
— Я довезу тебя до дому, только и всего.
Я уже злился на себя за то, что притормозил.
Фонари отбрасывали на дорогу желтый свет, но дома оставались темными; нигде не видно было даже синеватого мерцания телевизоров. Я остановился, выключил передачу.
— Вот мы и приехали.
На двери машины включилась подсветка. Кузнечики пиликали так громко, что их концерт был слышен даже при включенном зажигании. Она опять вздохнула, как тогда, на реке, и хотела взять меня за руку, но я ее вовремя убрал.
— Ты ведь сам притормозил, — сказала она, и в этих словах прозвучала досада или упрек, причины которых мне были неведомы. — Я бы тебя даже не заметила. И тогда, на парковке, я бы на тебя и внимания не обратила, мне безразлично, чье там шикарное авто. Ты за мной гоняешься — и вдобавок создаешь видимость, будто это мне от тебя что-то нужно?
— Я? Гоняюсь за тобой?
Я расхохотался над этим нелепым обвинением.
— И я от тебя, вроде бы, не убегаю.