Поля стояли уже обработанные; это было сделано еще до заморозка. Иногда Флор часами не показывался; хотя разрешения на строительство нового свинарника все еще не пришло, он занимался там разной работой, с какой реально было управиться в одиночку. До сих пор он ни разу не просил меня там помочь и в тот день тоже не попросил; если не считать перерывов на обед и полдник, я видел его всего пару раз, остальное время мы работали вдвоем с Геммой. Я ожидал, что он что-нибудь скажет насчет ночного визита (что касается Геммы, она только в первую неделю моих трудов на ферме иногда ко мне обращалась, а теперь давно уже не говорила ни слова); я был почти уверен, что он опознал меня по фарам машины или по манере езды, по звуку двигателя или по какой другой примете. Неужели его совершенно не занимало, какого черта мне понадобилось тут в столь поздний час? Он так ничего и не сказал, ничего не спросил ни в тот день, ни в последующие. Или случалось такое, что еще кто-нибудь наезжал сюда так же поздно, украдкой, как сделал это я?
Полетать нам так и не удалось. Взлетная полоса была не готова, не знаю, из-за чего именно. Скорее всего, из-за резкого похолодания. Пока мы бродили по аэродрому, раздумывая, уезжать или нет, прибыли два вертолета, и несколько минут разговаривать было совершенно невозможно. Как передавали в новостях, вертолеты задействовали для того, чтобы на малых скоростях, «в темпе ускоренной ходьбы», по выражению диктора, летать над виноградниками и удерживать над ними дым от тлеющей соломы и теплый воздух. Хоть в наших краях уже сотни лет не существовало крупных виноградников, этот способ, по-видимому, применяли и здесь.
Инес была явно раздосадована, разочарована. Зачем она вообще со мной поехала? Она не понимала, отчего бы мне опять не сходить разузнать, ведь вертолеты, в конце-то концов, сумели приземлиться. Я сказал, что проблему вскоре как-нибудь устранят, здесь все делают довольно быстро.
— Не похоже что-то, — сказала она. — Ты только на них посмотри.
Я предложил попробовать завтра, в первой половине дня. Перед тем как опять сюда ехать, я им позвоню и спрошу, как ситуация с полетами.
— Завтра? — выкрикнула она; винты вертолетов все еще вращались, так что было еще шумно. — Завтра не могу.
— Ах да, — сказал я, — завтра ведь воскресенье.
Она взглянула на меня с некоторым удивлением.
— Семейный день, — сказал я.
— Да, — сказала она. — Верно.
Лопасти наконец остановились, провисли — длинные, черные. Можно было опять нормально разговаривать.
— И что вы делаете? — спросил я.
— Ах, пока не знаю. Посмотрим.
— Я имел в виду: что вы обычно делаете?
— Да так, — отвечала она, — ничего особенного. Честно говоря, я очень редко с ними куда-нибудь выбираюсь.
Мы пошли к выходу. На парковке кто-то спросил нас, что там с полосой. Я ответил, что пока никаких подвижек. Совсем рядом, за садоводством, где я покупал цветы на могилу тетушки, располагалось одно кафе, внешне довольно обшарпанное, с темно-коричневым деревянным фасадом, но внутри было вполне сносно; это местечко часто навещали авиалюбители. Мне было жаль, что Инес так не повезло. Я предложил выпить кофе, и она согласилась. В кафе было пусто; только за столиком у окна, рядом с витриной, в которой красовались кубки и медали, вымпелы и почетные грамоты здешней футбольной команды, сидела парочка в зимних куртках, хотя помещение хорошо отапливалось. Как выяснилось, они из Германии, здесь проездом; почему-то они решили передохнуть именно в этом заведении, за много километров от автобана. Инес кивнула в ответ на мой вопрос, будет ли она кофе, но потом передумала и заказала белое вино. Все равно какое, прервала она официанта, начавшего было перечислять имевшиеся в наличии сорта. Главное, чтобы сухое. Я заказал «долгий» эспрессо и бутылку минеральной воды. Есть она не хотела, даже от супа отказалась, как я ее ни уговаривал, — так что я, извинившись, вернул официанту меню.