Так как заняться мне было нечем, я продолжал ездить к Флору — за исключением воскресений, которые обыкновенно проводил на аэродроме, выписывая в небе свой привычный круг и размышляя над тем, куда бы мне попытаться устроиться, то есть какие вообще газеты остались еще в стране и в какие стоило бы обратиться. «Да», произнес я, когда Паркер спросил меня, не женщина ли виновата в том, что я совсем запропал. Только это давно уже не соответствовало действительности. Я сказал «да» ему в угоду, мне просто хотелось, чтобы Паркер улыбнулся и перестал тяжко вздыхать.
Следующие недели, очень холодные и дождливые, прошли спокойно. Работа сделалась для меня еще одним средством убивать время, чему я нередко радовался.
Однажды в субботу, в середине мая, вдруг до того потеплело, что вечером, уезжая с фермы, я оставил там свою куртку, просто забыл ее взять. На другой день не было и намека на жару; я продрог, как только вышел из дому. Прежде чем отправиться на аэродром, я решил съездить за курткой.
На мой зов никто не откликался, только свиньи похрюкивали — из-за меня или нет, трудно сказать. Я посмотрел на часы и сообразил, что приехал в то самое время, когда их обоих не было на дворе: Гемма была на службе в церкви, а Флор — в хижине с Инес. Я взял оставленный на подоконнике ключ и открыл дверь в котельную, где в беспорядке валялись комбинезоны, шапки, соломенные шляпы, перчатки и резиновые сапоги. В углу, рядом с коробкой, в которой лежали почти черные, непригодные уже к использованию маски, громоздилось несколько ящиков с прошлогодними грецкими орехами; на одном из них висела моя куртка. Я ее взял, накинул на плечи и уже хотел покинуть душное помещение, но тут чуть не столкнулся с Геммой. Я насвистывал какую-то мелодию, но сразу же умолк, Гемма тоже отпрянула. Я улыбнулся и ткнул пальцем в свою куртку.
— Куртку забыл, — сказал я, попятившись.
— Забыл?
— Сегодня опять похолодало.
— Знаю.
Она только что вернулась с воскресной службы, на ней был костюм красновато-коричневого цвета и белоснежная блузка, воротничок которой был выпущен поверх пиджака; блузка была застегнута не доверху, так что просматривалось декольте. На ногах — тонкие черные чулки с узором в виде крестиков и туфли на невысоких каблуках, они ей не мешали ездить на велосипеде. Я никогда не видал ее так близко в другой одежде кроме рабочего комбинезона, и для меня оказалось нелегко связать воедино эту женщину, чья женственность сейчас была ненавязчиво, но очевидно подчеркнута, и то существо, которое я наблюдал почти каждый день и, по сути, воспринимал как бесполое.
— А Флор где? — спросил я, потому что ничего другого не пришло на ум.
— Не знаю, — сказала она. — А ты знаешь?
Мне показалось, ее вопрос прозвучал вызывающе.
— Нет, — сказал я.
— Нет, значит?
Я хотел уже уйти, но она преградила мне путь.
— Ты торопишься, Вальтер?
В других ситуациях она избегала моего взгляда, зато теперь смотрела прямо, не отворачиваясь.
— Не особенно, — отвечал я, — но сегодня воскресенье. У меня выходной.
— А знаешь, «Вальтер» — не самое подходящее для тебя имя.
Она загородила мне дорогу, стоя в дверном проеме, держась обеими руками за косяк; я сделал еще шаг назад. Она выглядела совсем спокойной, только грудь часто вздымалась и опускалась. Наверно, от езды на велосипеде? Ее лицо было прежним, только слегка подкрашено, но волнения на нем отражалось не больше, чем в те минуты, когда она снимала респиратор, чтобы отереть пот.
— Гемма — имя тоже необычное.
— Вальтер — обычное имя. Только оно тебе не подходит.
Я спрашивал себя, чего ей нужно, а сам тем временем разглядывал, как завороженный, это неподвижное лицо, которое видел так часто, но сегодня оно было совсем другим.
— Да и Ян подходит не лучше.