— Что такое? — спросил я.
— Ничего, — сказал он. — Просто с тех пор, как вы перестроились, вы почти не помещаете статей о здешних краях. Да-да, конечно, если что-то случится — несчастье, авария и тому подобное, тогда напечатаете, но в остальном…
— Не хватает кадров, — расплывчато ответил я.
— Раньше иногда даже публиковали репортажи-портреты отдельных общин. Помнишь?
— Конечно, — ответил я, хоть и слабо себе представлял, о чем он говорит. Мне вспомнилось, как строили автобан и новый съезд, как исчезли под бетоном и асфальтом все поля, находившиеся вокруг этой развязки, и как с тех пор у этой самой развязки вырастали здания фирм, одно за другим. И ни разу за все эти годы мне не попалось на глаза надписи вроде той, какую смастерил Флор. Получается, все остальные фермеры были готовы расстаться со своей собственностью?
— По-моему, от этого жанра давно уже отказались. Меня тогда и в газете не было.
— Да, целая вечность, — сказал он, — больше десяти лет прошло. Последний такой портрет выходил в две тысячи пятом. Почему бы не возродить эту традицию?
И снова эта улыбка на его лице. При этом мне казалось, что сейчас он выступал в той единственной роли, в которой ему не приходилось постоянно вилять.
— Могу предложить это нашей редакции.
Стало светлей, так как облака рассеялись. Инструктор вышел было из ангара, но, сделав несколько шагов и увидав, что мы все еще стоим на том же месте, опять развернулся и исчез. Мы с Бехамом вместе направились к выходу. Я вдруг остановился. Не хотелось, чтобы он видел, как я сажусь в «Мустанг»; не хотелось, чтобы тип вроде него, к тому же запоминавший любую мелочь, узнавал новые подробности о моей жизни. Сославшись на то, что мне нужно обсудить одно дельце с хозяином, я развернулся и пошел обратно. Отойдя на несколько метров, я взглянул через плечо. Бехама уже не было. Я успел заметить, как включились поворотники у подержанной светло-серой «Хонды» той же модели, на какой ездила Инес, — и сразу подумал: у него, по-видимому, тоже две машины. В ту же секунду я вспомнил, насколько взбудораженным он выглядел, когда вылез из самолета, и опять задал себе вопрос, на который не находил ответа: что могло побудить опытного летчика так рискованно заходить на посадку. Быть может, его перевозбуждение, взвинченность, нервозность были вызваны вовсе не полетом и не этим последним его фокусом? Потом мне вспомнилось, что я и сам не так давно испытывал настоящую эйфорию, забираясь в кабину самолета, — при этом я совершенно точно мог сказать, когда это было и почему.
В следующее воскресенье Гемма была очень не в духе. И не то чтобы она погрузилась в какие-то свои мысли, — будь оно так, я мог бы себе внушить: она озабочена тем, что Бехам вот уже несколько недель донимает их из-за экспертизы и новой стройки, вот и всё. Но нет, мне стало казаться, что она больше не хочет встречаться со мной, ей больше не нужен я. Появилось в ней что-то незнакомое или, напротив, чересчур знакомое; она вела себя так, словно телесная близость — всего лишь особая форма работы, которую полагается без жалоб выполнять. В конце концов мне тоже передалась какая-то отстраненность, и это сделало ситуацию еще хуже. Тем не менее я пытался вести себя так, будто конец нашим отношениям наступит не скоро, будто всё у нас по-прежнему.
После этого на душе у меня было скверно. Вернувшись, я несколько часов слонялся по дому, перебирал книги на полках. Брал в руки один томик, другой, листал — и ставил обратно, прежде чем в сознании успевали отпечататься хоть половинки фраз. Я испытывал странную пустоту при мысли о том, что все кончено. До чего же раньше хорошо было предвкушать радость встречи!
Вечером, чтобы развеяться, я поехал на речку. Дни были еще длинные, и жара пока не спадала. К несчастью, то самое место, куда я давно уже не приходил, было занято. Там сидели трое подростков или молодых людей с пивом; бутылки как раз остужались в воде. Они курили и слушали техно. У всех троих были татуировки, у двоих на руках, у третьего на спине: азиатские знаки сбегали по позвоночнику, от затылка к копчику. Заметив меня, они повернули головы, небрежно поздоровались. Я тоже поздоровался и огляделся в нерешительности; на другом берегу тоже были люди, и от костра поднимался дым.
— Если хочешь на ту сторону, советую пройти выше по течению, — сказал тот, с татуировками; двое других отвернулись и продолжали свою трепотню. — Там помельче.