— Все нормально. На ту сторону я не собирался, — сказал я, мысленно удивляясь тому, что всю жизнь избегал воды, даже в Лос-Анджелесе ни разу не искупался в море; а здесь, где трудно было найти глубокое место, мои привычки почему-то изменились.
— Мы и сами только что пришли.
Я спросил, указывая на его спину:
— Что тут написано?
— Что-то вроде «долгая жизнь и счастье». Разукрасили в Таиланде.
В лесу стоял сухой смолистый аромат, и когда я шел по тропке назад к машине, палые иголки похрустывали под моими сандалиями.
Дома, скорее по привычке, чем от большого желания, я съел две помидорины с солью и растительным маслом, прежде чем помыться и лечь. Было никак не заснуть; я встал, отыскал в ванной комнате таблетку от бессонницы; таблетки остались у меня еще с американских времен, тогда я ими изредка пользовался. Только снотворное произвело совсем другой эффект, чем раньше; если бы я знал, какой, ни за что не стал бы его принимать. Вместо того чтобы погрузиться в сон, я сохранил ясность сознания, зато полностью утратил контроль над телом, и лежал точно парализованный, да это и в самом деле был какой-то паралич, и меня все больше охватывала паника: я боялся, что это онемение вот-вот остановит мне дыхание. Паника преследовала меня и во сне, — сон в конце концов сжалился надо мной, но когда я проснулся, вконец измотанный, опустошенный, без единой мысли, зато переполненный страхом, мне показалось, что это было скорее похоже на обморок. Возможно, в упаковку попала какая-то неправильная таблетка? Или срок хранения истек, оттого они не так действовали? Лучше выкинуть всю упаковку в мусорное ведро. Я кое-как выбрался из постели; тяжело ступая, точно ноги были налиты свинцом, спустился по лестнице и позвал кота, и положил ему корма, и пока я смотрел, как он ест, ко мне постепенно возвращалась жизнь, а вместе с ней неожиданная, прямо-таки безудержная радость — радость, что я живой. Я вспомнил татуировку, которую видел вечером, и вдруг ощутил сильнейшее желание — упасть на колени прямо тут, на пол, и тоже поесть из кошачьей миски…
Чего ему опять было нужно?
В который раз я это спрашивал? В третий? В пятый? Новым было только то, что на этот раз он не укатил с грохотом через несколько минут. Флор пригласил его пройти в дом, и лишь около часа спустя они вышли вместе. Я слышал — он чуть не в каждой фразе обращался к Флору по имени, но звучало это не как знак уважения, а скорее как бесцеремонность, пускай не слишком явная. Они сделали несколько шагов по направлению к стройке, Флор на что-то показывал рукой и все говорил, говорил. Я держался поодаль. Не хотелось, чтобы Бехам увидел меня близко и, чего доброго, признал.
— Не знаю, — сказал Флор. — Раньше я думал, что знаю. Думал, он просто исполняет свою работу. Только с тех пор, как этот цыганский выродок к нам зачастил, я уже думаю, нет ли тут чего другого. Что он все это не просто по обязанности.
Ласточки стремительными зигзагами носились между построек, исчезали в каких-то щелях и дырах, почти неразличимых, и снова выныривали на свет, с такой быстротой, что даже при попытке уследить за ними голова шла кругом.
Флор смотрел вдаль, в сторону леса, видневшегося за полями и в тот день казавшегося не таким густым, почти прозрачным.
— Похоже, — произнес он очень спокойно, почти безучастным тоном, — он хочет меня разорить.
— Но зачем?
— У него дела тоже не блеск.
Я не сразу сообразил, однако Флор (редкий случай!) подсказал мне:
— Он и сам фермер.
Я пока еще толком не въехал, однако заметил:
— Кажется, ему это доставляет удовольствие.
— Не знаю, так ли уж он доволен.
Флор вскинул руку и хлопнул себя по лицу. Он пристально разглядывал мертвого овода, лежавшего у него на ладони, в кровавом пятне, — потом бросил его на землю и отер руку о штаны.
Я чувствовал, как по моему лицу, по бровям струится пот.
— Мне так кажется, — сказал я. — Думаю, ему это даже приятно.
Я подошел к крану, торчавшему из стены у дверей свинарника; на него был надет толстый шланг, которым я по вечерам смывал грязь с сапог. Я снял шланг и умылся. «ТРОПИФИКАЦИЯ — такой жары еще никогда не бывало!» — сей заголовок в «Рундшау» недавно привлек мое внимание; я размышлял об этом, ополаскивая лицо холодной водой, тем временем как у меня за спиной заводился трактор. Я спрашивал себя, что там такое замыслил Флор, ведь мы только что собирались заняться совсем другой работой.
На следующее утро он вернулся к прерванному разговору. Мы с ним стояли в мастерской, по радио передавали какой-то хит.
— Нет, — сказал он, — теперь я понял, он хочет отнять у меня всё. Я же рассказывал тебе про гадалку, разве нет? Кабы не она, мне бы и в голову не пришло.