— Да, ты рассказывал, — ответил я.
— Я не с ходу сообразил, что в предсказании речь шла о нем. Тут любому станет не по себе.
— Что правда, то правда! — я невольно рассмеялся, и Флор тоже.
— «А ну-ка прекращай стройку! Живо прекращай! Нет у тебя никакого права! Нет разрешения!» — закричал он, передразнивая Бехама, и мы опять расхохотались. Потом какое-то время стояли молча, глядя в пол.
— Видать, он думает, что у него больше шансов удержаться на плаву, если такой, как я, бросит хозяйство, потому что нельзя будет дальше расширяться. Вот он и ставит палки в колеса, чтобы мое хозяйство не расширялось. Иначе кто бы еще мог устроить такую волынку? Когда ни малейшей причины нет. Давным-давно должны были выдать разрешение. Ведь всем разрешают.
Мы опять помолчали.
— Но почему все шишки на меня? — спросил Флор наконец.
— Вы с ним когда-нибудь конфликтовали?
Я отдавал себе отчет, что вопрос должен был показаться наивным.
— Нет. Наверно, я не единственный, кого он так допекает.
— А если не единственный, так вот и подумай, как объединиться с другими.
— Говорю тебе, я только думаю, что я не единственный, что есть и другие. Но наверняка ничего не знаю.
В длинном коридоре показалась Гемма. Мы наконец оторвали глаза от пола. Гемма пошарила рукой в кармане штанов Флора, словно это был один из стоявших здесь мешков, и извлекла ключ. Я, как сам за собой заметил, сначала уставился на ее руку, потом, когда Гемма ушла, на то место, где сию минуту была ее рука.
— На нем висит уйма долгов, — сказал Флор. — Он спит и видит, как бы вылезти из дерьма, насолив другим.
— Наверняка он действует противозаконно, — сказал я.
— А кого это волнует? Во всяком случае, не его. Вчера я принялся его уговаривать, точно больную лошадь. «Я же знаю, что ты затеваешь! — говорю ему. — Я же знаю, отчего ты хочешь меня разорить!» Но он только головой мотал, да еще ухмылялся как дурак. Будто я не знаю! Будто есть какая другая причина, только мне ее не угадать!
Мне казалось вполне вероятным, что Флор прав и что Бехам намеренно втыкает палки в колеса. Бехам был настроен недоброжелательно, это и мне было ясно как день; он все больше давил на него. Конечно, в итоге от этого страдала и Гемма, но какое-то чутье подсказывало мне, что по-настоящему Бехам старался навредить именно Флору.
— Какая тут может быть другая причина? — спросил я, и в ту же секунду вспомнил, как сперва сам хотел ему навредить. А еще в памяти всплыл тот день, когда я познакомился с Инес; за ней ведь кто-то следовал на небольшом расстоянии, но потом остановился, и я еще подумал, что это ее спутник. И этот кто-то был как раз Бехам.
— Никакой, — сказал Флор. — Нет никакой другой причины. Нас ничто не связывает, мне никогда не приходилось иметь с ним дело, до тех пор пока кому-то не взбрело в голову установить здесь ветряки, только потому, что в других местах они, видите ли, тоже стоят.
На это я ничего не отвечал.
— Разве можно так себя вести? — спросил он и посмотрел на меня.
— Нет, — сказал я. — Это непорядочно.
— Правильно, — повторил он, — это просто непорядочно.
Вдруг перед нами опять появилась Гемма.
— Все болтаешь? — спросила она, и слова ее прозвучали резко, агрессивно.
— Что значит болтаю? Я разговариваю!
Несколько секунд я наблюдал, как они прямо-таки с ненавистью взирали друг на друга. Я знал, что Гемма во всем винила Флора — только не потому, что он пытался выбить из общины как можно больше денег, а потому, что из этого ничего не вышло; даже проиграть с достоинством у него не получилось, и проблемы не иссякали, а только увеличивались.
— Нет, — сказал Флор, когда Гемма опять ушла. В руке он вертел ключ, но его взгляд, как мне казалось, был устремлен внутрь себя. — Это непорядочно. С этим надо как-то бороться.
Я был рад, просто счастлив, когда в воскресенье, вопреки моим ожиданиям, она, как всегда, аккуратно накрашенная, в тщательно подобранном костюме, открыла мне дверь. Получасом позже я выбежал из этого дома, — пускай я заставлял себя идти медленнее, но ощущение было такое, будто я несусь вприпрыжку. Она не объяснила, что заставило ее в кульминационный момент (мой, по крайней мере) вдруг встать, тем временем как я, обалдевший, так и остался лежать. Ей очень жаль, она очень сожалеет, да только все кончилось, сказала она и начала одеваться. Я тоже поднялся. Я спросил, что бы это значило, но она не ответила. «А для тебя это потерей не будет?» — спросил я, не замечая, что перехожу на повышенный тон. А мне-то казалось (продолжал я), что наши встречи ей тоже кое-что давали. Она опять не ответила. Внезапно мне стало стыдно, что я так вскипел, утратил самообладание. Что это со мной стряслось? Раньше такого не случалось. Я пытался подавить то, что во мне происходило, твердил себе, что это, наверно, какая-то такая фаза, и она скоро пройдет. Но пока я все это себе внушал, мне уже стало ясно, что все мои усилия бесполезны. А когда вдобавок я заметил, каким взглядом она смерила меня сверху донизу — меня, стоявшего перед нею голым, — так я бы лучше сквозь землю провалился. Однако я подавил желание побыстрее схватить что-нибудь из раскиданных по полу вещей и прикрыться.