— Лучше помоги мне, — сказал он. — Подержи корыто!
Раньше я ежеминутно хватался за телефон (пустился я в размышления по поводу сотовых вышек), а теперь если и беру его в руки, то совсем редко, один-два раза в день. Он стал мне не нужен, и я даже испытывал облегчение, будто избавился от дурацкой привычки. Вот если бы Гемма пользовалась мобильником и время от времени присылала мне сообщения, тогда бы, конечно, дело другое. Это я хорошо понимал. Однако ее мобильник, как и мобильник Флора, новейшие модели, тихо полеживали в уголке на кухне, и я ни разу не слышал, чтобы они зазвонили или хотя бы запищали; возможно, они вообще были выключены. Если изредка и раздавался звонок, то это звонили по домашнему телефону; он был совсем старый, еще с диском для набора номера.
В полвосьмого приехал автокран, и антенны сгрузили вниз. Однако их не сложили в прицеп, к четырем другим, а пока оставили на лугу, на поддонах. Теперь я понял: Флор не расторг договор, а напротив, продлил его.
День клонился к вечеру, когда четыре новые вышки были установлены. Они были еще выше прежних. Парни только раз устроили перекус, да еще паузу, чтобы попить воды, все остальное время они работали не разгибаясь. А Флор, хоть поле, которое он собирался обрабатывать, было не такое большое, не показывался целый день.
За полдником его тоже не было. Гемма же, напротив, с виду была в отличном настроении. Она перекидывалась шутками с рабочими, которые, впрочем, мало ели в кухне, куда Гемма их все-таки зазвала, — они-то хотели отчалить сразу, как только покончат с работой. Даже меня она вовлекла в разговор или, по крайней мере, пыталась вовлечь. Но я тоже вел себя сдержанно и давал односложные ответы. Уж не знаю, отчего те парни держались таким образом, зато причины моей собственной досады были очевидны: мне не нравилось, что она как бы ставит меня на одну доску с ними. Вскоре они уехали. Насколько организованно работали они на крыше, настолько же беспорядочно, впопыхах, покидали они кухню и дом, будто им хотелось убраться как можно скорее. Я вышел вслед за ними и наблюдал, как они, выйдя из дома, облегченно вздохнули и расселись по машинам. Автокран первым развернулся и уехал. За ним последовал тягач, на который погрузили старые антенны; он был слишком длинный, развернуться не смог и, монотонно сигналя, пятился по подъездной дороге, сопровождаемый легковушкой техников.
Я вернулся в дом. Гемма как раз убирала со стола. Она по-прежнему была в хорошем настроении, даже улыбнулась, когда я появился, или, по крайней мере, мне так показалось. Она даже что-то напевала. Удобный момент наступил? Я подошел к ней, взял у нее тарелки и отставил в сторону. Она перестала напевать. Она не успела ничего сказать, как я ее поцеловал, и она не сопротивлялась.
— Пойдем наверх, — сказал я, беря ее за руку и увлекая за собой.
Пришлось поторопиться, пока ее хорошее настроение не улетучилось, пока она не сообразила, что сегодня не воскресенье, не вспомнила, что сама решила со всем этим завязать, — а главное, пока не появился Флор. Мы взбежали по лестнице, один раз я даже споткнулся, и дальше все происходило стремительно, впопыхах.
Позже, весь вспотевший, отдуваясь, я лежал рядом с ней и думал: вот это неплохой конец. Я был удовлетворен и чувствовал, что мое влечение ослабевает. Вот уйду сейчас навсегда и больше никогда не увижу Гемму — разве только случайно. Поеду как-нибудь в воскресенье на аэродром и вдруг повстречаю ее на пути в церковь или, скорее, на обратном пути. Волосы ее будут спрятаны под платком, точно так, как носили женщины сто лет назад. Я помахаю ей рукой, но она мне не помашет, а то и вовсе меня не заметит, зато я обо всем вспомню. Я задремал. Однако, услышав подъезжающую машину, мигом очнулся. Я вскочил и, прижимаясь к стене, пробрался к окну.