Я постоял еще пару минут, выжидая, не услышу ли чего еще, однако ничего не услышал. Тогда я поднял велосипед и отправился к Гемме.
Она меня поджидала — и сама, первая, проследовала наверх, будто между нами ничего не изменилось. И не сказала ни слова, хоть я все ждал — сейчас она кое о чем спросит. Только потом, когда мы лежали рядом и глядели в потолок, она наконец спросила:
— Ну как? Всё обдумал?
Я повернул голову и посмотрел на нее. На ее коже не видно было даже капелек пота, притом что я в этой комнате просто плавился от жары. Впечатление было такое, словно она говорила о какой-то работе, которую необходимо сделать, но я ощущал глубоко засевшее в ней напряжение. Я вновь поглядел на потолок, пожал плечами и неопределенно хмыкнул.
— На тебя никто не подумает, — сказала она.
— Ты так считаешь?
— Ни в жизнь не подумает. С чего бы им тебя подозревать?
— Почему ты так уверена?
— Кому придет в голову тебя подозревать?
— Ты права, — сказал я и внезапно ощутил прилив гордости или что-то вроде сознания силы. Ведь это и впрямь было так. Я мог бы убить Бехама, и никто бы меня не заподозрил. В моих руках находилась жизнь ничего не подозревавшего человека. Я опять повернул голову, опять посмотрел на нее и подумал: она красивее Инес.
— Так ты согласен?
— С одним условием, — сказал я. — Теперь ты будешь приходить ко мне.
— Согласна, — отвечала она.
Уходя от нее, я и думать забыл о всякой осторожности, даже о Флоре забыл; в голове все перепуталось от волнения. Тем сильнее ёкнуло у меня в груди, когда, при выходе из дому, я встретился с ним лицом к лицу. Он тоже испугался? Был ошарашен? Или по какой другой причине он выглядел так, будто узрел привидение? Лицо было смертельно бледным, таким я его раньше никогда не видел. Я сказал, что забыл в доме куртку, и сам почувствовал, как краснею — не потому, что я малость заикался, а от досады на собственную глупость. Не умнее ли было, при таких-то температурах на улице, помянуть про солнечные очки?