Я не смог бы себе объяснить, отчего я вдруг почувствовал зависть; ведь прежде я испытывал по отношению к ним совсем иные чувства. Я ощущал, как внутри разрастается зависть, почти захлестывает меня, и как только гроб опустили в яму, я удалился. Я дошел до могилы тетушки и стал срывать увядшие розочки, собирая их в кулаке. Роза ругоза, морщинистый шиповник… Вдруг передо мной возникла тетушка, она сидела на парапете, одета она тоже была во все черное.
— Пора бы тебе, наконец, оставить этих людей!
Она указала на розочку, которую я не приметил.
— Да, тетушка, — сказал я, сощипнув и этот последний цветок.
— Для тебя это неподходящая компания, — сказала она. — Вульгарная публика.
— Да, — ответил я.
Затем повернулся к ней спиной и пошел по направлению к новым могилам, между которыми еще росла трава, хотя в остальной части кладбища дорожки несколько лет тому назад засыпали гравием. Голос священника терялся на полпути ко мне в прозрачном осеннем воздухе; я слышал только чириканье воробьев, скакавших с ветки на ветку где-то в кустах, и ни единый другой звук не нарушал тишину, если не считать, что изредка за оградой кладбища кто-нибудь проезжал на машине.
После того как все ушли, я высыпал из ладони на землю увядшие розовые лепестки. Тетушка уже исчезла. Немного выждав, я пошел прочь с кладбища. Вот и парковка. Я думал, все давно уехали, однако ошибся. Блондинка как раз усаживала детей-сирот в машину Флора и Геммы. Гемма захлопнула дверцу и села на место водителя. Флор стоял рядом с машиной, которую я раньше видел исключительно в гараже. Стоял с таким видом, будто ничего другого делать не мог, — пока Гемма не наклонилась, не открыла правую дверцу и не протянула ему некий предмет, который я опознал только тогда, когда Флор сунул его в рот и принялся посасывать, прежде чем наконец-то залезть в машину. Блондинка тоже уселась с ними. И пока я присутствовал при этой сцене как свидетель — никому не нужный свидетель, на которого никто не обратил внимания, — я понял, что Инес сказала мне чистую правду: у нее здесь не было никакой родни, а могила, в которой ее похоронили, находилась на фамильном участке Флора. Я не отрывал взгляда от заднего стекла машины, за которым сидели дети. Мне вспомнилось то жаркое лето и наше знакомство с Инес, и то ощущение, которое настойчиво преследовало меня в течение нескольких недель, — тогда я не в силах был подыскать ему определение, считал простым следствием жары, но теперь оно показалось мне предвестием того, что случилось позже. И как только я все это вспомнил, мне стало ясно: я никогда уже не буду тем, кем был прежде.
Вечером я упаковал кое-какие вещи и оставил рядом с кроватью полузакрытый чемодан. Я хотел выехать на следующий день, как можно раньше. Что мне говорил Паркер? В Берлине всегда что- нибудь да происходит. Я принял душ, улегся в постель, натянул одеяло до подбородка, выключил свет и закрыл глаза в надежде, что сон не заставит долго себя ждать.