Похитители тут же сбиваются в кучку, пряча за собой Ольгу.
Я делаю к ним шаг, и меня тут же берут на мушку с десяток автоматов.
-- Ты еще… что за хрен… -- спрашивает, судя по всему, глава отряда.
Его голос хрипит, а дуло его автомата, как и у других бойцов, ходит ходуном от дрожи в конечностях.
Вторженцы боятся. Потому что они единственные из людей, кто сейчас видит.
Видит, как Тьма вырывается из моего тела, из-под моих ног. Видит, как она кружит вокруг меня, ластится ко мне. Видит и то, как пасти чудовищ, прячущихся в темноте, отрывают от защитного покрова чужой Тьмы кусок за куском.
Еще совсем чуть-чуть, и куски будут отрывать уже от вторженцев.
Мой голос, напитанный магией, разлетается вибрирующих эхом:
-- Верните то, что вам не принадлежит. Склоните головы, и, быть может, вы умрете быстро.
Глава отряда находит в моих словах что-то смешное. Подчиненные поддерживают его неровным гоготом.
Сквозь смех главарь кричит:
-- Вот же высокомерный ублюдок! Хочешь, чтобы мы отдали девку? Так заставь нас, ушлепок!
Мое лицо растягивается в улыбке. Весельчаки проглатывают смех и пятятся назад.
-- Договорились.
Я указываю рукой, и Живая Тьма, разрывая защитный покров, с радостным визгом бросается на похитителей моей невесты.
Глава 11. Кто это все придумал?
В руке Бурана потрескивает напитанный маной Трескунец, а под его ботинками хрустят ледяные осколки, в которые превратились трупы его врагов. Но патриарх Зиминых не чувствует себя победителем.
Ловушка, в которую превратили хранилище родовых сокровищ, сработала. Воры пойманы на месте и убиты. Но тогда почему Буран ощущает себя зверем, пойманным в клетку?
Охранное заклинание отработало на отлично. Оно накрыло хранилище односторонним барьером: всех впускает, никого не выпускает. Благодаря нему патриарх и застал воров.
Их было всего двое, но почему такие слабые? Да, они вырубили приставленную охрану. Но к встрече с патриархом они были совершенно неподготовленны.
Словно они были вовсе не ворами, а…
-- Наживка! -- вырывается у Бурана гневный рык, а Трескунец поддерживает его возмущенным треском.
Развеять барьер, накрывший хранилище, можно только снаружи. Но патриарх пришел самым первым, и неизвестно, когда его люди, занятые обороной поместья, смогут помочь ему.
Его поймали в силки, которые он сам же и расставил!
Но если нападающим не нужен Трескунец, то что тогда они имели в виду, когда писали о "самом ценном сокровище Зиминых"?
Когда понимание приходит к Бурану, его глаза испуганно расширяются. Трескунец с радостью принимает новую порцию маны.
Из-под ботинок патриарха расходятся ледяные круги. Стеллажи и пьедесталы с дорогими артефактами и ценными рекликвиями покрываются инеем. Губы Бурана стремительно синеют.
Вместе с клубом пара из груди патриарха вырывается отчаянный рев:
-- Я УЖЕ ИДУ, ДОЧЕНЬКА-А-А!
И вместе с ударом Трескунца на запечатанные двери хранилища обрушивается снежная буря.
Вот только, когда стихают магические вихри и опадает снег, на кованных дверях хранилища остается лишь тонкая царапина. Прочность охранного барьера же проседает едва ли на треть. В то время, как Буран потратил на атаку почти половину от своих сил.
Но какое это имеет значение? Как отец, он не имеет права сдаться.
-- Ты только дождись… -- шепчет Буран и поднимает Трескунец для нового удара.
***
Заявиться без приглашения и испортить праздник этой стервы Ольги? Отличная идея!
Заявиться без приглашения и стать сопутствующей жертвой во время попытки похищения? Хреновая идея!
Очень хреновая идея!
Вокруг кромешная тьма, все грохочет и звенит, а над головой свистят пули. Анна сидит где-то на полу, мать грудью прижимает ее голову книзу, прикрывая от пуль собсвенным телом.
Глупо, учитывая, что из них двоих только Анна достаточна сильна, чтобы использовать магический покров. Но адреналин вперемешку со страхом напрочь выбивает всю подготовку и лишает контроля над маной.
Да и остановит ли покров мага Третьего уровня пулю из штурмовой винтовки?
Тишина. Она наступает так же внезапно, как и отступает тьма. Вернее, на место старой, холодной, липкой, ужасающей тьмы приходит другая.
Она накрывает Анну с матерью теплым бархатным одеялом и шепчет на ухо что-то успокаивающее.