Йерма. Это для вас, для мужчин. У нас по-другому. Мужчина никогда не скажет – какое вкусное яблоко! Вы свое берете, вам все едино. А мне опостылела здешняя вода.
Виктор. Бывает.
Сцену окутал мягкий сумеречный свет.
Йерма. Виктор.
Виктор. Да?
Йерма. Почему ты уходишь? Здесь тебя все любят.
Виктор. Я всегда жил по-честному.
Пауза.
Йерма. Да, ты честный человек. Помнишь, как однажды ты нес меня на руках? Никогда не знаешь, что ждет нас…
Виктор. Все меняется.
Йерма. Нет, не все. Что заперто в доме, не изменится, потому что никто того не слышит.
Виктор. Да, ты права.
Входит младшая золовка, медленно идет к двери и останавливается в закатном луче.
Йерма. А если б оно вырвалось и закричало, весь мир бы услышал!
Виктор. И все бы осталось по-прежнему. Вода – в поле, овцы – в загоне, луна – в небе, человек – за плугом.
Йерма. Какая беда, что мы не можем следовать советам стариков!
Протяжно и печально поет пастушья свирель.
Виктор. Гонят овец.
Хуан (входит). В путь собрался?
Виктор. Хочу до утра выйти.
Хуан. Я тебя не обидел?
Виктор. Нет, ты мне хорошо заплатил.
Хуан (Йерме). Я купил у него оба стада.
Йерма. Да?
Виктор (Йерме). Теперь они твои.
Йерма. А я и не знала.
Хуан (доволен). Да, твои.
Виктор. Муж твой разбогатеет.
Йерма. Хорошему работнику все в руки плывет.
Золовка, стоявшая в дверях, входит в комнату.
Хуан. Нам уже этих овец некуда девать.
Йерма (печально). Земля велика…
Пауза.
Хуан. Я пойду с тобой до ручья.
Виктор. Ну, счастье этому дому. (Протягивает Йерме руку.)
Йерма. Дай-то бог… Доброго тебе пути.
Виктор было пошел, но обернулся на ее незаметное движение.
Виктор. Ты что-то сказала?
Йерма (скорбно). Я сказала: доброго пути.
Виктор. Спасибо.
Мужчины уходят. Йерма невесело глядит на руку, которую пожал Виктор, потом быстро идет в левый угол сцены и берет шаль.
Вторая подруга. Идем. (Молча накидывает шаль ей на голову.)
Йерма. Идем. (Тихо уходят.)
На сцене почти темно. Старшая золовка входит со свечой. (Искусственной подсветки ни в коем случае не надо!) Идет через сцену, ищет Йерму. Вдалеке поет свирель.
Старшая золовка (тихо). Йерма!..
Входит младшая золовка; они глядят друг на друга и идут к дверям.
Младшая золовка (погромче). Йерма!
Старшая золовка (властно). Йерма!
Поют пастушьи свирели и рожки.
На сцене совсем темно.
ЗанавесДействие третье
Картина первая
Дома у знахарки Долорес. Светает. Входят Йерма, Долорес и две старухи.
Долорес. А ты храбрая.
Первая старуха. Захочешь – все сможешь.
Вторая старуха. На кладбище темно.
Долорес. Я часто молилась там с бездетными женщинами, и все они боялись, кроме тебя.
Йерма. Мне главное, чтобы все вышло. Я верю, что ты не обманщица.
Долорес. Нет, не обманщица. Если я хоть раз солгала, пускай мне черви язык источат! Недавно я молилась с одной нищенкой, она еще дольше не рожала, живот у нее красивый стал, большой. Она двойню родила прямо у речки, добежать до дому не успела и ко мне в подоле принесла, чтоб я все толком сделала.
Йерма. Дошла до самой речки?
Долорес. Да. И башмаки в крови, и юбки, а сама так и светится.
Йерма. И ничего с ней не стало?
Долорес. А что ей сделается? Господь помог.
Йерма. Да, ей помог господь. Ничего не могло с ней случиться. Взяла своих деток, омыла живой водой – чего же еще? А звери их лижут, правда? От своего ребенка не противно. Наверное, роженицы светятся изнутри, а дети спят и спят у них на груди и слушают, как течет теплое молоко, чтобы они поели, чтобы поиграли, пока не отвернутся. «Ну, пососи еще!» – а у него и личико и грудка в белых каплях.
Долорес. Будет у тебя ребенок. Ручаться могу.
Йерма. Будет, потому что он мне нужен, или я ничего на свете не смыслю. Иногда мне кажется, что надежды нет, и как огнем ноги окатит, и все опустеет. Люди на улице, и быки, и камни становятся как ватные, и я никак не пойму, зачем они…
Первая старуха. Детей хотеть хорошо, но если их нет – убиваться не надо. Живи, как живется. Я тебя не сужу. Сама видишь, я с тобой молилась. А все ж не пойму, чего ты ждешь для своего ребеночка? Счастья да богатства?
Йерма. Я не о завтрашнем думаю, а о нынешнем. Ты старая, для тебя жизнь как прочитанная книга. А я сохну от жажды и хочу свободы. Я хочу обнять ребенка, чтобы спокойно уснуть. Слушай и не пугайся: если б я знала, что мой ребенок меня измучает и возненавидит и по улицам протащит за косы, я бы все равно радовалась его рожденью. Лучше плакать от живого человека, хоть бы он и разбил мне сердце, чем тосковать по призраку, который столько лет сердце точит.